Высокий порог

Со смерти старухи он жил затворником. И дверь дома с крыльцом, и калитка держались под замками. Он никого не хотел видеть в своих стенах, знал, что стоит допустить кого-то к своей беде, одиночеству, как найдется много соболезнователей, исцелителей в горе, и кончится это беспросветным пьянством.

Теперь он растворил калитку, но к нему никто не шел, отвыкли люди от его порога. Хотя он ждал только ее, Нинку Постнову, но и она, бегавшая по многим домам, чтобы прожить, к нему пути не открывала. А он-то теперь так помог бы ей, как не поможет самый близкий родственник.

Не шли люди к нему — тогда он пошел к ним, зачастил в совхозные учреждения, на почту, в магазины, в медпункт, надеясь встретить Нинку и сойтись с ней, указать ей путь в его дом. Но она ни разу не встретилась ему одна. Ее постоянно окружали грязные, спившиеся люди, в большинстве незнакомые ему. Заговорить при них, задержать Нинку он не мог. Она здоровалась с ним, спрашивала на ходу: «Как жизнь холостая, дед Федя?» — и проходила, не дожидаясь ответа о его «холостой» жизни. Долго длилось его хождение по Нинкиным следам. Прошел сенокос, убрали хлеба. Лето убывало. Однажды он вышел к заводи посмотреть на лодку, стоявшую под ивовым кустом напротив дома, а в ней сидит с папиросой в пальцах Нинка и в глубоком раздумье смотрит на дно лодки, словно вдалеке открывшуюся чью-то жизнь. На сиденье кормы хлеб с зеленью, папиросы, стаканы. У него забилось сердце. Судя по посуде, она была не одна, с собутыльником, отлучившимся куда-то. Он хотел уйти, не оказываясь. Очень вразнобой забилось вдруг сердце, смешались мысли, затуманилось в глазах.

— Здравствуй, дед Федя! — расслышал он далекий голос. — Это твоя лодка? Мы попользуемся ею… Чего она у тебя без дела мокнет? Рыбачил бы или девок катал…

— Деду девок катать. Скажешь. А рыбачить — сам я рыбы не ем — в банке куплю, если надо.

— Меня бы угостил свеженькой.

— Для тебя изловлю. Хотя давно не держал удочки…

— На удочку мелочи натаскаешь — я крупную люблю. Сетка есть? Давай вместе порыбачим? Иди в лодку. Тут и договоримся. Чего кричать?

Мимо деда Казанка протопала баба в мужицкой одеже, шагнула в лодку. От нее пахнуло гнильем. Она села на борт спиной к нему, поспешно закурила.

«Чья же это завалящая такая?» — подумал он.

— Иди, дед, к нам, — пригласила Нинка. — Чего там торчать будешь? Стопку нальем.

— Спасибо. Я в будни не праздную. — Дед повернулся и пошел к дому. Можно было бы и посидеть в лодке, но завтра же и поползут сплетни, что дед Казанок с алкоголичками начал пить, дошел до такого.

— Дед, я зайду к тебе потом, — крикнула Нинка. — Не запирайся в крепости…

Нинка пришла поздно вечером. Дед Казанок сидел у телевизора, смотрел бальные танцы. Передача ему не нравилась. Пары были серьезные очень, холодные и чужие друг к другу. Казалось, что их свели на танцы не по их воле и выбору, отбывают повинность.

Ему вспомнились фронтовые танцы, когда случалось, люди совершенно незнакомые, разных частей, городов и деревень российских, оказывались вместе, встречаясь на распутье фронтовых дорог, и, празднуя час удаления от смерти, танцевали; то было иным.

«За медали танцуют, — думал дед Казанок. — На войне за медалями не гнались, тут вся жизнь у них в медалях. Кому радость от их вальсов?»

Внезапный стук в окно прервал старческое ворчание. Дед приглушил звук телевизора. В окно к нему стучались обычно соседи, но стук их был иным, предупредительным, не таким требовательным.

— Еще поглядеть надо, что ты за гость, — проговорил дед и направился к окну, но застучали в другое и затем в третье, у крыльца. — Эх, как горит.

Через крылечные стекла он узнал Нинку, открыл дверь.

— Вы нас не ждали, а мы явились, — представилась она и пьяно шагнула через порог. — Дело к тебе есть. Пошли в дом.

«Вот молодец, — подумал дед. — Как в свой приглашает. Эх, баба ты, баба».

— Чего в темноте-то сидишь? Включи люстру, не экономь.

Она села к столу и разом закурила, воткнув спичку в горшок с геранью.

— Давно я у вас не бывала. Как похороны прошли… А ничего не переменилось. Как при бабке было, так и теперь.

— Не так. Есть перемена. Бабки-то не стало, — ответил дед, отходя от смущения. — Этого-то и не замечают.

— Не стало — и ладно. Не горюй. Захочешь — найдем бабку. Молодую только. А сейчас я что пришла? Я не одна. Меня там ждут… Мы, как видишь, загуляли с девками, а время, сам знаешь: танцы начались, магазин закрыт — я и пришла… У тебя овечки есть…

— Водятся, — подтвердил дед Казанок. — Купить надумала на развод?

— Пошли они вон. Разводить я их буду! Хочешь, мешок корму принесем. За бутылку, конечно?

— Трава еще есть. Зачем корму им?

— Зимой съедят. Комбикорм прессованный, такого нигде не добудешь.

— Зачем мне его добывать, голубушка? И связываться не буду, — объявил дед Казанок. — В тюрьму меня могут не посадить — стар, а слава останется.

— Чего испугался… Ну, ладно, черт с тобой. Не хочешь крашеное яичко — оставайся с кукишем. Найди в долг бутылку. Я отдам, — потребовала Нинка.

— У меня нет бутылки… Если полечить голову, найду.