Высокий порог

— Годится, старый. Только выйду на улицу — крикну Светке, чтобы не ждала. Сам понимаешь, с друзьями надо поступать по-хорошему.

— Понимаю. Только друзья-то у тебя, мне кажется, не совсем…

— Хочешь сказать, через гумно проведенные? Так оно и есть. А хороших теперь где найдешь? Ты со мной дружбу водить не будешь. Агрономы все, инженера — тем более. Что ж нам, без друзей пропадать?

— По-доброму почему бы не дружить? Стал бы, да, вишь, ты с какими все время…

— Ладно соловья баснями кормить. Отправлю девку — поговорим.

Нинка с крыльца крикнула подруге не ждать ее, ничего не вышло. В ответ донеслась ругань. Злы эти пьяницы становятся, когда на их пути встают ограничения.

Лета, казалось, и не было. Да и как заметишь его? Если бы не позвали на субботник, то и сенокос проглядел бы. Теперь даже рабочая пора с техникой вроде и не рабочей стала. Только и видят ее комбайнеры с шоферами: одни — косят хлеба, другие — свозят. Недели полторы — и вся страда. Не отбиваются, как бывало, вечерами или в обед косы по селу, не носят на косовицу ребятишки воду кувшинами, не пахнет в воздухе вянущим полынком в ржаных снопах. Не надо ладить бабам грабли, вилы. Сколько от людей энергии уходило на хлеб. Теперь только и узнаешь о хлебных делах по Доске показателей, весь труд — дойти до конторы совхоза. И не по работе время стало меряться.

Увидал Федор Сергеевич однажды на дорожке от калитки к крыльцу желтые листочки, поднял голову — липа облысела.

«Это что ж, лето прошло? — удивился он. — Как же так-то, незаметно?»

Было и первое сентября. За неделю до школы Нинка занимала у него денег на форму, учебники с подарками ребятам. После того он долго не видал ее, не заходила.

Макушки кленов подкрасило утренними холодами в яркий красно-желтый цвет. Пришел маляр сады красить. Уже и над заводью выделилась цветом черемуха. И вода осветлела. На теченье загуляли ольховые листья. Много проводил дед Казанок лет, сменявшихся осенью, листопадами, но такого лета не знал. Потому оно и убывало незаметно, что жил он встречей с Нинкой Постновой, о чем никто не знал. И наступление осени не вызывало у него уныния, хотя досаждало, что все-то тянулась грибная и ягодная пора, разлучавшая его с Нинкой.

Над заводью, в огородишках выкапывали люди лук, морковь и сушили на солнце. Всех занимали осенние приготовления и, казалось, никому не было дела до деда Казанка, до его тайны.

Но ничто не может утаиться в людском окружении. Открылась калитка его сада, скрипнула раз-другой в ночи, разбудила кого-то, и заговорили, что Нинка Постнова к Феде Петрову приладилась. А стоило смазать на калитке заржавевшие петли мазутом, насмешки посыпались. Она-то весело отговаривалась, умела распорядиться словом, а его оскорбляли даже намеки на распутство. Никому недоступны были его помыслы, и потому связь с молодухой сочли не чем иным, как блудом, грехом непростительным. До поры до времени никто не заговаривал с ним о Постновой, но надо было случиться: приехала снова дочь вырывать у него материнские сбережения, прибыла ночным автобусом, когда у него гостевала Нина. Он не открыл дверей, не мог показать беспорядка, какой бывает у одиноких при гостях, да и обижен был на свою Валюху за их с мужем жадность. Не осела материнская могила, а уж они потребовали сберкнижку, навострились сменить мотоцикл на «Жигули». Стоило ему возразить, как надулись, дочь стала грозить судом… И как после такого не вспыхнет обида.

Дочь переночевала в чужом дому, где ей и открылось, почему родной отец не пустил ее на порог. С того дня разговоры о нем с Постновой стали главной людской заботой.

Осмелилась замолвить слово и соседка. Она-то глазастее любого-каждого. Обок живет, но помалкивала до определенной поры. Дед Казанок выкапывал на огороде картошку. С утра было солнечно, набегами докатывался с реки ветерок, встряхивал на тополях листву, сметая отжившую в борозды; светлыми просматривались дали в любой открытой стороне, на огородах копались люди, местами проползал трактор, выпахивал картошку или брал комбайном. Дед ползал по земле на коленях, вывернув предварительно несколько кустов, наполнял плетушку и на тачке отвозил набранную картошку к погребу.

— Здравствуй, дядя Федя! — крикнула ему соседка, вышедшая на огород осмотреться. — Чего в помощниках никого нет? Есть свежую картошечку находятся, а помочь некому?

— Иди помогай — чем пытать.

— Я не невеста помогать тебе. И незваный помощник не всегда бывает кстати. Станешь помогать, а тут подойдет желанная помощница…

— Миром станете работать, — ответил дед. — Поля хватит на всех.

Соседка подошла к нему, проворно прошла с лопатой по двум бороздам, взяла кошелку и склонилась над землей, распорядившись:

— Полчасика пособираю, а ты подкапывай мне.