Высокий прыжок

Командир часами лежит на полу, смотрит в перископ. Он выдвинут едва-едва, чтобы не задеть ледовый пласт, поэтому окуляр находится у самого пола. Меркулов ищет просвет для всплытия. Потом его сменяет старпом, каперанг выпрямляется, хрустит суставами, идёт курить. Адмирал появляется в центральном посту всё реже. Отсиживается в кормовом отсеке. Кто-то сказал Васильеву, что там радиация полегче. В принципе, это правда — кормовой отсек дальше всего от реакторного.

— Ну что?

— Ничего, товарищ капитан.

Море безмолвствует. Конечно, море полно звуков, это любой акустик скажет — но нет звука чужих винтов. А это самое главное. Старпом перебрасывается фразами с заместителем.

— Теоретически, им нас не догнать,— говорит заместитель об американцах.

— А практически?

— А практически мы их не услышим.

— Шумы,— говорит акустик.— Слышу…

— Что? — выпрямляется старпом.— Что слышишь?

Лицо акустика в напряжении. На лбу выступает капля пота, бежит вниз.

— Блин,— говорит вдруг акустик.— Простите, товарищ капитан. Будто дышит кто.

— Что ещё? — старпом отбирает наушники, вслушивается в море. Сперва ничего не разбирает, кроме гула и отдалённого шума винтов — это собственный шум К‑3. Потом слышит далёкий смех. Потом — глубокий мужской голос на фоне гула океана.

Весенние ветры умчались куда-то,
Но ты не спеши, подожди‑и,
Ты только одна‑а, одна виновата,
Что так неспокойно в груди‑и.

— Блин,— говорит старпом. Потом командует: — Отставить песню! Дайте мне радио.

— Не надо.

Старпом оборачивается и видит Меркулова, который уже покурил, поел, выспался, и успел побриться. Подбородок каперанга сияет чистотой. Старпом мимоходом завидует свежести командира, потом смотрит вопросительно.

— Хорошая песня,— поясняет Меркулов.— Хорошо поёт. Акустик, активный режим.

— Есть активный.— акустик включает гидролокатор. Слышен тонкий импульс сигнала. Меркулов открывает люк в переборке, то же самое делают в остальных отсеках. Теперь голос слышен без всяких наушников.

Ты только одна‑а, одна виновата,
Что так неспокойно в груди‑и.

2 дня до

На краю суповой тарелки лежит, вмороженная в лёд, огромная атлантическая селёдка, густо посыпанная крупной белой солью.

— Блин,— говорит старпом. Похоже, словечко привязалось.

Характерная форма рубки и леерных ограждений. До боли знакомые обводы лёгкого корпуса. Такие очень… очень американские.

— «Наутилус»,— говорит Меркулов, сам себе не веря.— Что б меня, это же «Наутилус»!

Прибегает мичман-дозиметрист и докладывает:

— Фонит, тарищ командир. Почти как в активной зоне. Может, у них реактор вразнос пошёл? Они, наверное, вспыли по-быстрому, их как пробку выбросило — и на лёд!

Глаза у мичмана покрасневшие и гноятся. От радиации у половины экипажа — конъюнктивит и экзема. Несколько человек на грани слепоты. Грязная лодка, очень грязная, думает каперанг. Хотя у американцев дела не лучше. У них дела, если честно, совсем плохи.

— Как лодка называется? Опознали?

— Нет, товарищ командир. Там только бортовой номер: пять-семь-один.

Номер «Наутилуса». Значит, я не ошибся, думает каперанг. Но что, чёрт возьми, тогда с ними случилось?

— Сменить одежду,— приказывает Меркулов.— В лодку не заходить, вам сюда принесут — ничего, не замёрзнете. Потом отогреетесь. Личные дозиметры — на проверку. Молодцы, ребята. И получить двойную порцию водки. Всё, бегом.

— Есть!

Появляется Васильев. С минуту смотрит на тушу американской лодки, потом протирает глаза. У него зрение тоже садится — или адмирал очень удивлён.

Или всё разом.

— Блин,— говорит Дикий Адмирал. В этом Меркулов с ним солидарен.— Нашли кого-нибудь?

— Ещё нет. Пока не искали. Старпом!

Осташко о чём-то беседует с комиссаром лодки. В этот раз К‑3 поставили вплотную к кромке льда и опустили носовые рули глубины — как трапы. Несколько матросов выглядят на белом фоне, словно вороны на снегу.

— Старпом! — повышает голос Меркулов. Осташко оборачивается.— Паша, возьми людей, возьми автоматы из оружейки. Осмотритесь здесь вокруг. К «Наутилусу» не лезть. Давай, может, кого найдёте. Только дозу не забудь измерить. Ну, с богом.

— Понял,— отвечает старпом.

Меркулов поворачивается к Васильеву.

— На твоём месте,— говорит адмирал тихо,— я бы приказал стрелять в любого, кого они обнаружат.

Каперанг надменно вскидывает подбородок. Взгляд его становится тяжёлым, свинцовым. Слова чеканятся, как зубилом по металлу.

— Вы что-то знаете?

Адмирал поводит головой, словно воротник кителя натёр ему шею.

— Дело твоё,— говорит Васильев наконец. В его глазах — непрерывный треск сотен счётчиков Гейгера.— Твоё, каперанг. Только не пожалей потом, ладно?

Меркулов молчит.

Ты только одна‑а, одна виновата…

1 день до