— Вижу, кран работает, ну, думаю, организация есть, дело пойдет. Задаю вопрос начальнику, Комзину: «Иван Васильевич, кран возьмем?» А он отвечает: «Ты что, глупый, что ли? Это же частник заграничный, он, знаешь, сколько сдерет? Нет, брат, ты в Куйбышеве первый экскаватор монтировал и здесь соберешь». Ну, я говорю: «Прости, Иван Васильевич, понял». Подставил брусья, швеллера, ох, думаю, если лопнут! Рычагом работаю и домкратами… Об этом в «Огоньке» Беляев писал, может, знаете? Закончил я монтаж, дал арабу флаг — «На, повесь!» А потом этот наш экскаватор воронежский стал у меня точкой опоры, он двадцать тонн поднимает, я им, как лапти плел, семнадцать больших экскаваторов выгрузил и на ноги поставил! Иван Васильевич меня благодарил, на Доске почета я первым был вписан. И Малышев Николай Александрович — знаете, главный инженер проекта? — тоже культурный мужик — очень интересовался экскаваторами.
Клементьев рассказывает задорно, весело, и сейчас еще переживая давнюю радость, гордясь рабочей своей смекалкой и делом рук своих.
— Стройка автозавода нашего, я тоже понимаю, сложная! О ней весь мир знает. Когда в прошлом году паводок шел большой, вода вдоль дороги скопилась, вдоль насыпи, того и гляди на завод хлынет. Дали мне указание: пробить траншеи, заложить трубы, спустить воду. Ставь, говорят, экскаватор. Я для гарантии распоряжаюсь: гони два! Но ведь распорядиться может и глупый, да еще так, что пяти умникам не выполнить… Отправился туда и сам, да пять суток не уходил — довелось и покомандовать, и порыть-подолбить экскаватором да клин-бабой! Земля мерзлая, вода бурная — хорошо!
И вдруг, словно тучка набежала, погрустнел:
— А теперь на ремонте… Первый день совсем было тошно.
…Рабочий костюм Маша с вечера приготовила, и странно было его надевать, и сам на себя злился еще пуще: ишь, отвык, поправилось в начальниках ходить! Эх, люди!..
В ремонтный цех вошел скромненько, словно и не он всего неделю назад здесь же торопил-уговаривал: долго, мол, машины в ремонте находятся. Вот теперь и берись, не языком ремонт поторопи, руками!
Спросил у бригадира, за что приниматься, получил задание и — дивное дело! — как попали в руки давно знакомые железяки, горе поутихло и думаться стало меньше. Бригада встретила уважительно, только когда полез на экскаватор да случайно отодвинул в сторону какого-то сосунка, тот сказал обиженно:
— Ты чего сюда полез, отец? С этой машиной нужно на «вы» разговаривать, неученых она не признает, еще сломаешь что-нибудь.
— А ты меня поучи, — добродушно прищурился Клементьев.
— Тут сразу всего не поймешь, — паренек принял его слова всерьез. — Я и сам не очень еще силен. Вот этот узел РГЛ называется…
Тут уж не выдержали, прыснули со смеху все, кто неподалеку оказался: Клементьева мальчишка вздумал учить, самого Клементьева, чуть ли не старейшего в стране экскаваторщика! Паренек покраснел и потом прощения просить подходил, а в обеденный перерыв уже нарочно при нем Василия Михайловича расспрашивали о Египте и Вьетнаме, считали, сколько вот таких мальчишек разных наций вывел он в люди на своем веку, сделал машинистами экскаваторов. Много получилось и экскаваторов, и мальчишек.
— Дядя Вася, а на Горьковском автозаводе какие машины у тебя в руках побывали?
— «Ковровец» был… и на ППГ поработал — вот была трудная машина, с горизонтальным котлом, вроде паровоза. Только ведь паровоз по рельсам ходит, а этот где попало — стройка!
— Это что за название? ППГ… Паровой, а дальше?
— Паровой полноповоротный гусеничный… Мы его иначе звали: полноповоротный гроб. А еще я там на американском «Нордвесте» за рычагами сидел, на немецком «Везерхютте»…
— Интересно, а где они теперь? Небось в металлолом попали?
— По-всякому… «Везерхютте», говорят, в Горьком стоит в школе механизаторов, как историческая редкость.
Смена прошла по-хорошему, по-рабочему. А дома опять малость пощемило: вот и его, Клементьева, теперь впору молодым ребятам показывать, как того «Везерхютте». Был, мол, знатный экскаваторщик, старший прораб, а теперь если и представляет ценность, так только историческую.
Через две недели «повысили» Василия Михайловича — назначили бригадиром. Тут потруднее пришлось с народом, не сразу признали: все-таки экскаваторщик — это одно, а слесарь-ремонтник — другое. А может, прежнего бригадира жалели — остался он там же, в бригаде, только должностями с Клементьевым поменялся.
Но утряслось и это. Огромная стройка, огромный парк механизмов, работы невпроворот, долго не поогорчаешься. Жаль, теперь никто не прибежит, выручай, мол, Василий Михайлович, сделай вон тот котлован за неделю! Кто-то другой скомандует, кто-то другой поднимется в кабину, и в добрый час трудовой победы новое имя узнает вся стройка. И никто не вспомнит, чьими руками машина отремонтирована, хотя ведь без этого много ли наработаешь?
Что ж, Василий, разве мало таких дел, которых в целом и не углядишь? Разве они из-за того менее важны?..
Видно, перегорела уже обида, да и новая работа захватила. Хотя и возвращается Василий к своему понижению, но уже без боли, как-то не всерьез: