— Я… — Елена задумалась. — Не знаю.
Флесса ничего не сказала, и ее молчание звучало красноречивее любых слов. Немое обвинение в нечестности. «Дашь-на-Дашь» подразумевала равный обмен.
— Действительно не знаю, — тихо сказала Елена, прижимаясь щекой к лопатке Флессы. Снова захотелось провести кончиком языка вдоль позвоночника, чувствуя чуть солоноватый вкус.
— Я спасла ей жизнь. Она спасла мою. Нам выпало так мало времени… Чего было больше, симпатии, благодарности? Или просто желания разделить опасность и тепло? Не знаю.
Слова появлялись сами собой, Елене было на удивление легко проговаривать то, о чем она прежде запрещала себе даже думать.
— Мне было очень больно, когда она погибла. И больно сейчас. Это любовь? Или грусть? Или потеря? Не знаю. Я никого прежде не любила. Не с чем сравнить.
Флесса помолчала. Затем спросила:
— Монеты на твоей шее… Это от нее?
— Да, они с… — Елена в последнее мгновение решила не упоминать Пустоши. Еще не время. Придется открыться любовнице, это неизбежно, однако… не сейчас. Потом.
— … издалека. Мы разделили с ней тяготы, жизнь и смерть.
— Обычай рутьеров-побратимов, — заметила герцогиня. — Твоя женщина была воином?
— Я расскажу тебе. Но не сейчас, — сказала Елена, и снова у нее вырвалось то, чего говорить не следовало. Это была некая вспышка, взрыв чувств. — Ее истязал тот мерзавец, который был у тебя в доме белошвеек!
Она склонила голову, закусила губу, чувствуя, как горячая волна идет вверх по телу, заполняя жаром кровеносные сосуды, обжигая сердце. Глупо, как глупо… Умолчать про Пустоши, чтобы сразу проболтаться о своем видении в бане с Шеной. Сейчас достаточно одного вопроса, и он обязательно последует! Флесса резко, порывисто развернулась, сминая и без того сбившуюся простыню, так, что послышался характерный звук рвущегося полотна.
— Никогда! — она обхватила лицо Елены, не как прежде, а с нежной тревогой, будто не хотела выпускать, боялась за подругу.
— Никогда не связывайся с Шотаном!!
— Он такой страшный?
— Страшнее нет никого, — все с той же серьезностью и тревогой выпалила Флесса. — Никого! Уж поверь. Меня защищают титул и семья. Тебя не защитит никто, даже я. Бойся его!
Она закрыла Елене рот дрогнувшими нервными пальцами.
— И больше ни слова. Не сейчас.
Лекарка сжала челюсти и сочла за лучшее промолчать. Ее длинный язык и без того почти довел до беды. Для себя она уже решила, что и свяжется, и не испугается. Но — потом. Тщательно подготовившись. Все обдумав и не совершая глупых, скоропалительных поступков.
Флесса провела рукой по лбу Елены, очертила край взмокших от пота волос над глазами.
— А когда ты спишь, у тебя печальное лицо, — внезапно шепнула она. — Всегда печальное.
— Ты смотрела на меня во сне? — улыбнулась Елена. — Как и я на тебя?
— Да.
Движения пальцев Флессы опять напомнили последнюю ночь на Пустошах, только перевернутую, как в зеркале. Тогда Елена гладила утомленное, чуть грустное, прекрасное лицо Шены. А сейчас Флесса разглаживала крошечные морщинки, как будто старалась дать подруге новый, счастливый и безмятежный образ. Елена перехватила руку герцогини, прижалась губами к ладони, потерлась щекой.
— Жаль, что тебе не пришлась по сердцу цеховая грамота, — шепнула Флесса, определенно стараясь отвлечь спутницу от мыслей о Шотане. — Я думала, ты будешь рада.
— Я рада.
— Тогда не понимаю… — чуть отстранилась Флесса, синие глаза полыхнули недоумением.
— Мне трудно объяснить, — Елена подбирала слова медленно, с тщанием. — Я готова была согласиться. Я хотела бы… Хотела. Но ты не дала мне выбора.
— Все равно не понимаю. Это же подарок!
— Флесса, милая, — Елена погладила любовницу подушечками больших пальцев по нежной коже на запястьях. — Я простолюдинка. Я горожанка.