Подмастерье Динд хоть и стал взрослее на год, внешне слабо изменился. Так и застрял на границе между юношей и мужчиной, забрав лучшее с обеих сторон, по крайней мере, внешне. Шевелюра у него стала еще гуще и темнее, а глаза обрели красивый чернильный блеск. На девушек этот взгляд действовал неотразимо, да к тому же будущий палач — партия завидная. С одной стороны быть женой экзекутора — удовольствие то еще. С другой, кусок хлеба гарантирован до конца дней, как и приданое дочкам, а также сыновья доля. В нынешнее время, когда недород идет за недородом, и цены на хлеб растут чуть ли не каждый день, не до придирчивого перебора женихов.
В общем, юноша мог бы складывать девиц в свою кровать, как метельщик — прутья. Но почему-то не спешил и ходили слухи, что сердце парня уже отдано другой, а кому — неведомо. Елена имела сильные подозрения, что ей, поскольку при каждой встрече Динд превращался в косноязычного осла, который мучительно краснел и не мог связать внятно пару слов. А поскольку внутрикорпоративные половые разборки ей были совершенно не в кассу, Елена по мере сил держала перспективного жениха как можно дальше, но корректно. Вот и сейчас, вежливо поздоровавшись и обменявшись парой фраз, она зашагала дальше, не оглядываясь, чувствуя спиной грустный взгляд большого, симпатичного, доброго парня, который честно зарабатывал на хлеб, мучая и убивая людей.
Широкие коридоры пропахли восковыми факелами и дешевым маслом для ламп. Редкие стражники в лучшем случае провожали целительницу безразличными взглядами, как обыденный элемент тюремного пейзажа. Анатомическая зала располагалась в той части дворца, что располагалась ближе к поверхности, так что требовалось затратить немало сил, поднимаясь из подвала. По пути Елена встретила служанку с ведром и мастера Квокка, который как обычно спешил и досадливо мотнул головой в ответ на приветствие, дескать, не до тебя.
Еще один пролет, вытертый ногами многих поколений… Факел здесь почти угас, не озаботились вовремя сменить, так что ступать приходилось осторожно. Да еще требовалось не уронить сумку с инструментами.
Если решительно отодвинуть в сторону моральный аспект работы, занятие тюремного лекаря оказалось достаточно прибыльным. Оно неплохо оплачивалось само по себе и давало возможность приработка — родственники заключенных приплачивали за лечение, а болели узники часто. Вот здесь Елене снова пришлось нелегко, потому что встала нехилая моральная дилемма. Лечить просто так? Накладно и даже разорительно, потому что согласно давним традициям все необходимые ингредиенты лекарь покупал за свой счет. Кстати, то же правило действовало во множестве иных профессий, например слуги в кабаках и прочих ресторациях тоже сперва оплачивали заказ, а затем вытрясали его стоимость из клиента[18]
. Брать деньги? Но сколько, учитывая, что торговаться Елена не умела органически и не смогла выучиться по сей день.В общем, как лаконично выразился один из персонажей братьев Коэн, «все непросто». А вот и нужный коридор. Ничего себе, охрана? Это для кого, интересно? С деловито-независимым видом Елена прошествовала мимо вооруженных людей, ловя уже привычные взгляды, в которых мешался интерес, удивление и быстрый подсчет шансов — а что, если без экивоков подкатить к самостоятельной и определенно безмужней женщине?
В зале уже все было готово, пациент на столе, вода запасена, тазы в наличии, надо лишь расставить. Пахло как обычно, то есть неприятно, но терпимо. Слабенький магический амулет исправно глушил стойкий запах мертвечины, уберегая платье зрителей. Хотя нет … что-то еще … ноздри Елены уловили слабый, но весьма изысканный аромат парфюма. Источник обнаружился тут же, на единственном стуле сидела — точнее восседала — молодая женщина, явно высокородная, примерно одних лет с Еленой или чуть старше. Стул, в свою очередь, покоился на каменной плите, так что даже сидя зритель мог смотреть на анатомический стол сверху вниз.
Девица была, прямо скажем, эффектная, во всех отношениях. Одета с иголочки, так, что Елена, обычно не комплексующая относительно собственного платья, скрипнула зубами. «Милосердная» зарабатывала достаточно, чтобы отдавать одежду прачкам, однако, с учетом трат на обучение у Фигуэредо, не настолько, чтобы избавиться от традиционной дилеммы «стирать или полоскать»[19]
.