Высокое окно

Его заваленный хламом стол стоял в углу наискосок. Слева от Бриза находилось высокое окно без занавесок, а справа — пришпиленный к стене большой календарь. Дни, канувшие в небытие, были старательно зачеркнуты мягким черным карандашом, очевидно для того, чтобы Бриз, взглянув на календарь, всегда мог точно знать, какое сегодня число.

Спрэнглер сидел в стороне за столом значительно меньших размеров и значительно более аккуратном. На столе лежал зеленый регистрационный журнал, ониксовая подставка для ручек, настольный календарь и морская раковина, полная спичек, пепла и окурков. Спрэнглер швырял стальные перышки в прислоненное к противоположной стене войлочное сиденье от стула, беря их по одному из пригоршни, — настоящий мексиканский метатель ножей у мишени. Перышки втыкаться не хотели.

В комнате стоял какой-то нежилой, не то что бы затхлый, не то что бы свежий, но какой-то не человеческий запах — как правило, свойственный подобным помещениям. Дайте полицейскому управлению совершенно новое здание — и через три месяца оно насквозь будет пропитано этим запахом. В этом есть что-то символическое.

Один нью-йоркский репортер написал однажды, что, проезжая за зеленые огни полицейского участка, словно выезжаешь из этого мира в другой, находящийся по ту сторону закона.

Я сел. Бриз достал из кармана сигарету в целлофановой обертке и начал исполнять заведенный ритуал — жест за жестом, неизменно и педантично. Наконец он затянулся, помахал спичкой, аккуратно положил ее в черную пепельницу и сказал:

— Эй, Спрэнглер!

Спрэнглер повернул голову к Бризу, и Бриз повернул голову к Спрэнглеру. Они ухмыльнулись друг другу. Бриз указал на меня сигарой:

— Смотри, как он потеет.

Спрэнглер должен был развернуться всем телом в мою сторону, чтобы увидеть, как я потею. Если, конечно, я потел. Не могу сказать.

— Вы, ребята, остроумны, как пара стоптанных сандалий. Как это у вас, черт возьми, получается? — восхитился я.

— Кончай острить, — сказал Бриз. — Что, хлопотное было утречко?

— Точно.

Он все еще ухмылялся. И Спрэнглер все еще ухмылялся. И что бы там Бриз ни катал языком во рту — он явно не торопился это глотать.

Наконец он откашлялся, придал веснушчатому лицу серьезное выражение, чуть отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на меня в упор, но все-таки видеть боковым зрением, и сказал отсутствующим голосом:

— Хенч признался.

Спрэнглер резко развернулся, чтобы увидеть мою реакцию. Он подался вперед, чуть не упав со стула, и губы его приоткрылись в почти что неприличной экстатической улыбочке.

— Чем это вы на него воздействовали? — поинтересовался я. — Киркомотыгой?

Оба молчали, пожирая меня глазами.

— Этот итальяшка, — произнес, наконец, Бриз.

— Этот — что?

— Ты рад, парень?

— Вы собираетесь рассказать мне, в чем дело? Или собираетесь сидеть тут — жирные и самодовольные — и наблюдать за тем, как я радуюсь?

— Нам нравится наблюдать, как кто-то радуется, — сказал Бриз. — Нам не часто представляется такая возможность.

Я сунул сигарету в зубы и пожевал ее.

— Мы на него воздействовали итальяшкой, — сказал Бриз. — Итальяшкой по имени Палермо.

— О. Знаете что?

— Что? — спросил Бриз.

— Я только что понял, в чем особенность диалогов с полицейскими.

— В чем?

— В их репликах каждое последующее слово является кульминационным.

— Так ты хочешь знать? — спокойно поинтересовался Бриз. — Или все-таки хочешь немного поострить?

— Я хочу знать.

— Значит, дело было так. Хенч был пьян. И не просто пьян, а до самой ручки. Он пил уже несколько недель и почти перестал есть и спать. Только одно спиртное. И дошел до той точки, когда уже не пьянел после очередного приема, а как будто даже трезвел. И виски было для него последней реальностью в этом мире. Когда парень допивается до такого состояния, и вдруг у него отнимают виски, не предлагая взамен ничего похожего, он может окончательно спятить.

Я ничего не сказал. На юном лице Спрэнглера блуждала все та же неприличная улыбочка. Бриз постучал пальцем по сигаре — пепел с нее упал, он сунул сигару в зубы и продолжил:

— Так вот, у Хенча был заскок. Но мы не хотим, чтобы это обстоятельство фигурировало в деле. Наш подследственный не должен иметь никаких приводов к психиатру.

— Мне показалось, вы были уверены в его невиновности.

Бриз неопределенно кивнул:

— Это было вчера. Или я просто пошутил. В любом случае, ночью Хенч — бац! — и спятил. Так что его отволокли в тюремный госпиталь и накачали наркотиками. Тюремный врач. Но это между нами. В протоколе никаких наркотиков. Уловил мысль?

— Все слишком ясно.

— Да.

Мой тон как будто показался ему подозрительным, но он был слишком поглощен предметом, чтобы отвлекаться на мелочи.

— Так вот, сегодня утром он был в прекрасном состоянии. Действие наркотиков еще не прекратилось; парень бледен, но вполне миролюбив. Мы пошли посмотреть на него. «Как дела, парень? Какие-нибудь пожелания? Вплоть до любой мелочи. Будем рады услужить. Как с тобой здесь обращаются?» Ну, ты знаешь эти прихваты.

— Конечно, — сказал я. — Я знаю эти прихваты.