Высокое окно

— Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен.

— А зачем вообще Палермо помогать ему?

— Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно конфликтовать.

— Ясно. — Я встал. Спрэнглер искоса взглянул на меня блестящими глазами. — А что девушка?

— Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была твоя работа — это твоя работа. Усек?

— И девушка эта — высокая блондинка, — сказал я. — Не первой свежести, но все-таки высокая блондинка.

— Черт, я как-то об этом не подумал, — сказал Бриз.

Он обдумал мои слова и потряс головой.

— Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс.

— Помыть ее да протрезвить — и неизвестно еще, что получится, — сказал я. — Класс — это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я вам не нужен больше?

— Вроде нет. — Бриз нацелил сигару мне в глаз. — Не то чтобы я не хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею полное право настаивать на ней.

— Очень порядочно с вашей стороны, — сказал я. — И с вашей тоже, Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим.

Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями.

Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со служебной стоянки.

24

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы — стоячие — лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек — и в нем много чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда.

На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна.

Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал:

— Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер Марлоу?

— Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый был моим другом.

Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.

— Этта не то, что вы говорить Люк.

— Люк?

— Мой управляющий этот дом.

— Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

— Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?

— Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.

— Si. Я много вижу, — бесстрастно подтвердил он.

— Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.

Он внимательно рассматривал меня.

— Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции «вчера». — Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. — Полицейские, фи!

— А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?

— Есть задний вход-выход, — сказал он. — И лестница с второй этаж. — Он посмотрел на наручные часы.

— Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.

Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.

— Полицейские сказать вам это, да?

— Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают.

— Хенч признаться, да? — Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.

— Только Хенч не убивал, — сказал я.

— Нет?

— Нет.

— Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.

— Это признание — вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине.

Он поднялся, подошел к двери и позвал:

— Тони!

Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.

— Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.

Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.

— Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?

— Можете положиться на меня, мистер Палермо, — сказал Тони.

— Был друг для вам, да? Хороший друг, да?

— Да.

— Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?

— Да.

— Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть?

— Не забуду.

— Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?

— Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.

— Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.

Тони ухмыльнулся.