Высокое окно

— Клуб в миле отсюда, мистер Марло.

Я посмотрел на его пистолет в кобуре у пояса, на жетон, прикрепленный к рубашке.

— И это называется демократией, — сказал я.

Он обернулся, потом сплюнул себе под ноги и опять облокотился на дверцу машины.

— Ты не один такой, — сказал он. — Я знал парня из клуба Джона Рида. В Бойл-Хайтсе.

— Мой товарищ!

— Все эти революционеры хорошо начинают…

— Это точно.

— С другой стороны, чем они хуже здешней шайки богатых жуликов?

— Не ругайся, может, когда-нибудь сам будешь жить здесь.

Он опять сплюнул:

— Не стану я здесь жить, даже если бы мне платили по пятьдесят тысяч в год и укладывали спать в шифоновой пижаме, с жемчужным ожерельем на шее.

— Тебе не угодишь.

— А ты попробуй. Я человек покладистый.

— Ладно, зарегистрируюсь у полицейского в клубе.

— Передай ему, чтоб плюнул себе в левый карман. Скажи, я очень просил.

— Передам непременно.

Сзади подъехала машина и загудела. Я тронулся. Темный лимузин величиной с дом пронзительным гудком сдул меня с дороги и прошелестел мимо.

Здесь ветер стих. Луна светила так ярко, что казалось, будто черные тени выбиты резцом гравера.

За поворотом передо мной раскинулась вся долина. На холмах и у подножия холмов белели тысячи домов, светились десятки тысяч окон, а над ними, держась подальше от патруля, почтительно склонились звезды.

Выходившая на дорогу стена клуба — белая и глухая, без входной двери и окон в цокольном этаже. Номер на стене небольшой, но ярко подсвеченный фиолетовым неоном. 8777. И только. Сбоку, на белой разметке гладкого черного асфальта, под опущенными козырьками фонарей — ровные ряды машин. Между ними в новеньких комбинезонах снует прислуга.

Дорога шла вокруг дома. Вход сзади: тускло освещенное глубокое бетонное крыльцо под навесом из стекла и металла. Я вышел, получил талон с проставленным на нем номером своей машины и отнес талон сидевшему за столом у входа человеку в форме.

— Филип Марло, — сказал я, положив талон перед ним. — Гость.

— Благодарю вас, мистер Марло. — Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.

Негр в белом двубортном кителе, золотых эполетах и фуражке с широким золотым кантом открыл передо мной дверь.

Все как в кино. Роскошные декорации, громкие голоса, первоклассный состав исполнителей и продуманный до мелочей, оригинальный, динамичный сюжет. В нежном полусвете притушенных огней стены, казалось, уходят в бесконечность, растворяясь в усыпанном призывно мерцающими звездами небе. Нога утопает в коврах. Напротив входа из-под арки взбегают вверх широкие, пологие металлические ступени витой, крытой ковром лестницы. У входа в ресторан с равнодушным видом стоит круглолицый метрдотель с широкими атласными лампасами на брюках и с пачкой позолоченных меню под мышкой. На физиономии играет подобострастная улыбка, которая в любой момент может смениться холодным бешенством.

Слева вход в бар. Внутри темно и тихо, среди нагроможденной посуды, словно мотылек, вьется между столиками бармен. Из женской уборной вышла красивая блондинка в голубом в золоте платье, провела рукой по губам и, что-то напевая себе под нос, повернулась к арке.

Из-под арки донеслись звуки румбы, она улыбнулась и закивала в такт музыке своей золотой головкой. Ее ждал маленький толстяк с красным лицом, блестящими глазками и перекинутой через руку белой шалью. Вцепился толстыми пальцами в ее обнаженный локоть и похотливо заглянул ей в глаза.

Ко мне подошла молоденькая гардеробщица в розовых шароварах. Взяла мою шляпу и неодобрительно посмотрела на мой костюм. В глазах грех.

По лестнице спускалась разносчица сигарет. В волосах белое перо цапли, одежды — кот наплакал, длинные красивые голые ноги, одна посеребренная, другая позолоченная. На лице брезгливое выражение девицы, на свидания с которой записываются за месяц вперед.

Я зашел в бар и опустился на мягкое кожаное сиденье у стойки. Слабо позвякивают бокалы, льется мягкий свет, вкрадчивые голоса шепчут о любви, о десяти процентах, словом, обо всем, что говорится в таких местах.

Высокий, видный мужчина в сером костюме неземного покроя вдруг поднялся из-за столика у стены, подошел к стойке и принялся ругать одного из барменов. Ругал он его долго, громким, хорошо поставленным голосом и такими словами, какие нечасто услышишь от высоких, видных мужчин в хорошо сшитых серых костюмах. Все замолчали и с интересом его разглядывали. Громкий голос врезался в приглушенную румбу, словно лопата в снег.

Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на него. У бармена были вьющиеся волосы, гладкая кожа и широко расставленные внимательные глаза. Он не двигался и не говорил ни слова. Высокий мужчина кончил ругаться и твердой походкой вышел из бара. Все, кроме бармена, смотрели ему вслед.

Бармен медленно прошел вдоль стойки к тому месту, где сидел я, и остановился, смотря в сторону. Лицо белое как полотно. Затем повернулся ко мне и сказал:

— Слушаю, сэр.

— Хочу поговорить с человеком по имени Эдди Прю.

— Вот как?

— Он здесь работает.

— И что же он делает? — голос абсолютно ровный и сухой, как песок.