Высокое поле

Третья сила в группе — нейтральные — самые жалкие. Они переговаривались, пожимали плечами, а чаще всего угодливо улыбались Мокею и его приятелям, не забывая поворчать на них же, когда тех рядом нет. Они даже не выжидали, они просто жили, приспосабливаясь к условиям. «Паразиты!» — со свойственной ему прямотой кричал на них Кислицын. И паразиты молчали. Они боялись вмешиваться, потому что чувствовали: атмосфера в группе опасная.

Леха тоже понимал, что отношенья между враждующими сторонами так не кончатся и на выговоре Мокею не остановятся. Мокей будет мстить.

Однако до пятницы пожар так и не разгорелся, а в пятницу все разъехались по домам на выходной, но каждый знал: что-то еще будет…

12

Как только автобус отошел от станции и углубился в знакомые перелески, еще только мелькнуло в вечерней дымке самое отдаленное от деревни — то высокое поле над озером, как сразу потеряли остроту все неприятности, оставшиеся в училище. И уже ничто — ни скуластое лицо Мокея, ни грязные взгляды его сообщников — Валища и Чеченца — ни драки, лихорадившие группу всю эту первую неделю занятий, — ничто уже не тревожило Леху: он подъезжал к своей деревне и теперь увидит Надьку, свой дом, за одну неделю ставший дороже, желанней. При мысли о Надьке он с невольным любопытством и плохо скрываемой радостью посматривал на лицо Сергея, распухшее, с синяками и царапиной на левом ухе. «Теперь не пофорсит перед Надькой!» — с невольной радостью подумал он, с трудом сдерживаясь от непонятного веселья, распиравшего его всю дорогу.

— Подъезжаем! — улыбнулся он Сергею, но тот лишь печально кивнул, словно догадался о настоящей причине Лехиного веселья.

Больше они не разговаривали до самого конца дороги, но и на последней остановке, на кольце, что было у правления, они лишь кивнули друг другу и разошлись.

Мать встретила Леху на остановке, специально закончив дойку чуть пораньше. Она обняла Леху, и тот с удовольствием заметил слезы в ее глазах — верный признак материнской искренности. Что касается бабки — то та залилась слезами радости, еще только заслышав издали голос внука и его шаги в сумерках. Она заранее распахнула двери и стояла на пороге в свете большой кухонной лампочки.

— А! Гость! Заходи, заходи, гостюшко-батюшко! Заходи, заходи! Заждались тебя, заждались. Я все глаза проглядела, думала и не дождусь пятницы. А сегодня с утра смотрю — кошка гостей намывает, а хвост-то у нее повернут к городу, прямо к городу. Вот ты и приехал…

Леха вошел, огляделся и облегченно передохнул. Всего одну неделю он пробыл не дома и уже соскучал.

— Давай мойся — и к столу! — засуетилась старуха.

Она стала собирать на стол, а сама все всхлипывала о чем-то.

— Ты чего? — спросил Леха.

— Голодный там, поди, холодный… Некому покормить, некому приглядеть… Ау, брат, — чужая сторонушка — не своя…

— Да ладно… — хмуро буркнул он.

Мать вошла в дом попозже: закрывала калитку, по пути взяла на утро дров. Она сняла у порога полушалок, в котором, опасаясь вечернего тумана, выходила к автобусу, и как-то непривычно для ее решительного характера — не то робко, не то торопливо — прошла к столу.

— Ну, как там? — спросила она, оглядывая его с ног до головы.

Леха увидел совсем рядом родное лицо — крупный, как у дядьки, нос, обветренные губы, шею, на которой уже навсегда укрепились две морщины, глаза… Эти глаза он помнил всегда. Они, эти две живые точки, были первыми, что увидел Леха в этой жизни и постоянно видел на протяжении многих лет… Были они и сердитыми, и добрыми, и заплаканными — часто по его вине, но впервые видел чуть робкими, они будто спрашивали: не отвык ли?

— Неужели рассказать нечего? — спросила она опять.

— Чего там рассказывать! — буркнул он неохотно.

— Как учишься? Как там живется? Как питание?

— Не голодаю… Дай на кино.

Разговора не состоялось в этот раз.

Леха поужинал и побежал в клуб, зная, что Сергей со своими синяками там не покажется.

На улице совсем стемнело, но как-то празднично, по-выходному засветились окна в домах, хотя Леха и знал, что в эту субботу — рабочий день: уборочная, но все же было что-то праздничное во всем, как показалось взбаламученной, полной ожидания Лешкиной душе.

«Интересно, в клубе или дома?» — подумал он о Надьке и пошел в гору, а там, в распахнутых окнах клуба, не боясь вечерней сырости, уже мелькали тени, слышалась музыка. Танцы.