Высокое поле

Леха танцевал неважно, мало и всегда несмело. Особенно несмело он приглашал Надьку и танцевал с ней еще хуже, чем обычно, поскольку старался быть и вежливым, и точным в движеньях, и достаточно взрослым, и, конечно, красивым, а все это не так легко. Глядя на других ребят, особенно на Сергея, он считал также, что не мешало бы ему быть и поразговорчивее, но с Надькой ему красноречие отказывало — язык не слушался, пересыхало во рту, так что больше двух-трех слов подряд никак не выходило, да и те казались ему слишком казенными, не от сердца. Смущали его и плохо освоенные трюки в модных танцах, которые он недолюбливал, скрывал свой вкус на этот счет, поскольку бытовало мненье, что это плохо, а отстаивать свое мненье он еще не научился. Нравился Лехе только вальс и нравился потому, должно быть, что самый первый и самый удачный танец, которому он выучился и который протанцевал с Надькой, и был как раз вальс. И потому, как только поставят пластинку с тем самым старинным вальсом — дымка легкой грусти сразу окутывала Лехину душу. Он вспоминал тот школьный вечер, тоскуя по нему, как по чему-то давно ушедшему, и в то же время эта музыка возбуждала его, в голове рождались смелые мысли, слова.

До кино оставалось еще более получаса, и танцы, даже сейчас, до сеанса, были похожи на настоящие. Народу было много: ученики старших классов, несколько студентов, молодые доярки. Леха покивал ребятам, пожал им руки, кто был поближе, и все стрелял глазами по залу, в котором были широко раздвинуты и отставлены к стенам ряды сколоченных досками стульев. Наконец он отыскал Надьку. Она сидела с девчонками у самой сцены, на ней было новое платье — желтое с черным горошком. Лехе оно не понравилось. Он любил ее синюю шерстяную кофту… «Интересно, пошла она учиться на библиотекаря или осталась здесь?» — думал он, как вдруг неожиданно услышал:

— Здорово!

Леха вздрогнул, повернул голову и увидел Митьку Пашина. Вот уже их руки встретились в дружеском пожатии, и улыбка — без хитрости, без заносчивости, а с той простецкой человеческой доверчивостью, которую Леха знал и любил в этом спокойном, рассудительном парне — эта улыбка появилась на лице Митьки и сразу согрела Леху.

— Давно не видались, — тряся руку, сказал Митька.

— Давно, — согласился Леха, тоже улыбаясь. — А ты почему не пошел на тракториста? Сергей учится тоже…

— А я… Ты знаешь… Меня все-таки зачислили в техникум. — Он посмотрел выжидающе на Леху и даже слегка застеснялся, словно был виновен за его провал в техникуме.

— По блату, что ли?

— Да ты что? Я же не Сергей Завалов! Не-ет… У меня пересмотрели работу по математике — письменно — и вот прислали, значит, вызов. Я никому не говорил сначала, думал — липа всё, а оказалось — правда…

— Ну и хорошо! — опомнился Леха и тряхнул снова руку приятеля, а потом подумал, что надо еще что-то сказать в таком случае, и нашелся: — Поздравляю!

— Спасибо.

— Значит, быть тебе строителем!

— Да… — слегка смутился Митька и, стараясь умалить свой успех в глазах приятеля, он с неумело сделанной досадой сказал: — Четыре года теперь мучиться…

— Ничего… А я на тракториста вот. Решил…

— Это здорово! — тотчас отозвался Митька. — Ну и как там у вас в училище?

Лехе приятно было слышать, как радуется за него друг, но училище — не техникум — это понятно каждому, и Леха только пожал плечами: ничего…

А танцы продолжались. Вышла Надька. Сначала она была с подругой, потом — Леха не успел опомниться, как их «разобрали» ребята десятиклассники.

— Ты не куришь? — спросил Митька.

— Иногда.

— А я решил и в рот не брать. Спортом займусь. Да и что такое куренье — условный рефлекс дикаря!

— Ты, Митька, всегда любил порассуждать, — заметил Леха.

— Нет в самом деле! Когда-то дикарь держал за щекой орехи или сосал бананы, как папиросу, так от этого польза была, а тут что? Одни болезни. Уж лучше бы выпускали жевательную резинку, по крайней мере зубам польза.

— Это только капитализм жует резинку, — опять заметил Леха.

— Дурак ты, Леха, кругленький! — ласково сказал Митька. — Мы должны перенимать все, что полезно нам. Еще Ленин сказал, что необходимо брать все ценное у капитализма, а все худшее оставлять ему.

«Не зря его в техникум приняли», — подумал Леха.

Ему стало приятно, что есть у них в деревне такой умный парень, но о куренье он решил еще немного поспорить:

— Все равно совсем не курить — это как-то не по-мужски! — сказал он, следя в то же время за Надькой.

— Гм! Не по-мужски! — хмыкнул Митька.

— Чего ты? — удивился Леха.

— Да так… У нас тренер по легкой атлетике есть.

— Ну и что?

— Да ему на днях студенты заметили в шутку, что не по-мужски не курить.

— Ну, а он?

— А он выстроил нас, попросил всех, кто курит, сделать два шага вперед, ну а потом сказал: «Вот смотрите — курит тот, у кого нет другого способа доказать, что он мужчина!»

— Врезал! — качнул Леха головой и подумал, что надо бы запомнить на всякий случай эту дельную мысль.