Партийное решение было выполнено четко. Весть о смерти видного исторического деятеля разнеслась быстро по столице, ее окрестностям, однако, когда состоятся похороны, мало кто знал наверняка. Не могли отдать дань товарищу те, кто хотел бы проводить его в последний путь, но никак не успевали это сделать. Поэтому траурная процессия оказалась немноголюдной (скорее, пожалуй, «заорганизованной» – были только те, кто «нужно»), какой-то очень строгой и боязливой. Пытались не смотреть друг другу в глаза и с нетерпением, переминаясь с ноги на ногу, ждали, когда все кончится. На кладбище одной из харьковских окраин (это место потом было забыто, так что точное расположение могилы сегодня неизвестно) состоялся короткий митинг. Говорили Всеукраинский староста Г. И. Петровский, нарком просвещения В. П. Затонский и председатель Всеукраинского Совета профсоюзов К. В. Сухомлин. Слова звучали глухо, не трогательно, неубедительно. Казалось, выступающие не столько сожалели по поводу человеческой потери, сколько стремились осудить покойника – и за прошлую жизнь, в которой на первый план выходили «ошибки», и за то, что самоубийство может принести новые проблемы партии, и за то, что решился остаться самим собой и остается-таки им – непоколебимый, бессловесный, даже в гробу он и дальше оппонирует им своим последним поступком.
Г. И. Петровский говорил в духе официального некролога, правда, добросовестно подчеркивал заслуги Николая Скрыпника, сожалел, что он стал жертвой «уродов петлюровщины», призывал отомстить за его смерть и к объединению «вокруг вождя нашей партии т. Сталина»[627].
В. П. Затонский акцентировал внимание участников панихиды на разоблачении последнего жизненного поступка коллеги. Он выражал глубокое сожаление по поводу того, что роковой «выстрел был направлен не только себе в грудь, но и в спину Коммунистической партии, которая, преодолевая неслыханные трудности, победно строит социализм. Думал об этом Николай Алексеевич, – спрашивал В. Затонский и сам отвечал. – Этого никто уже не узнает, но объективно его выстрел – антипартийный поступок»[628].
Определяющей причиной трагедии Затонский считал действия классовых врагов. «Наши враги окружили старого большевика, заморочили ему голову ролью национальной фигуры, вождя национального возрождения Украины. А он был ослеплен и, потеряв классовое чутье, от того фимиама, который ему курили, верил этой контрреволюционной стае больше, чем партийной организации, как, к примеру, Харьковская, которая его предупреждала.
…Выстрел т. Скрыпника вреден для партии, потому что его попытаются использовать враги всех сортов, прежде всего националисты, как украинские, так и великодержавно-русские. И выстрел Скрыпника одновременно прозвучит предостережением каждому члену партии, каждому честному беспартийному пролетарию и колхознику, чтобы пристальнее присматриваться к маневрам классового врага»[629].
Под звуки траурного марша гроб в пурпурно-черном убранстве опустили в могилу, засыпали землей.
Однако точка на этом не была поставлена. Из смерти Николая Скрыпника захотели сделать публичный поучительный урок, стремились довести до конца разоблачение его взглядов, поведения, наконец вынуждены были «объяснять» в многочисленных публикациях, что линия партии верна, непоколебима, всепобеждающа, – одним словом, открывалась целая масштабная кампания. Неправедная и неравная.
Против мертвого Скрыпника воевали публикацией многочисленных некрологов. Тот, что был одобрен Политбюро ЦК КП(б)У, разошелся 8 июля 1933 г. во многих газетах Украины. В тот же день он был напечатан и в московской «Правде», где был помещен и некролог ЦК ВКП(б):
«ЦК ВКП(б) извещает о смерти члена ЦК ВКП(б) Николая Алексеевича СКРЫПНИКА, последовавшей в результате акта самоубийства.
Рассматривая акт самоубийства как акт малодушия, особенно недостойный члена ЦК ВКП(б), ЦК считает необходимым известить членов партии, что т. Скрыпник пал жертвой тех буржуазно-националистических элементов, которые, прикрываясь своей формальной принадлежностью к партии, вошли к нему в доверие и использовали его имя для своих антисоветских, националистических целей. Запутавшись в своих связях с ними, т. Скрыпник допустил ряд политических ошибок, и, осознав эти ошибки, он не нашел в себе мужества по-большевистски преодолеть их на деле и пошел на акт самоубийства.
ЦК ВКП(б)»[630].
Ни слова о заслугах Н. А. Скрыпника, ни намека на то, что обусловило его избрание в состав высших партийных и государственных органов, о том, что его широко знали, уважали в стране, в партии, почему, собственно, нельзя было и не реагировать на его гибель. Даже в более широком документе – сообщении о смерти партийно-государственного деятеля – редколлегия «Правды» смогла проронить скупые положительные эпитеты в его адрес только с целью более сильного подчеркивания поступка, который оценивался сплошь негативно и решительно осуждался.