Высота

Взглянув на высотомер, он отклонил ручку управления влево. Сильная перегрузка надавила на плечи. Он закончил поворот и бросил самолет вниз. Он не отрывал глаз от прибора: М-1,10, М-1,20, М-1,30. «Еще чуть-чуть», — подумал он.

Пора!

Глубоко вздохнув, он потянул ручку управления на себя. Держать скорость, не давать ей быстро убывать!

Высотомер показывал семнадцать тысяч четыреста. «Думай о скорости и горючем!» — пронеслось в голове.

Высота — семнадцать тысяч четыреста пятьдесят метров.

«Давай, давай выше!» — мысленно подгонял он себя и самолет.

Скорость — пятьсот километров в час. Еще минуту — и надо кончать.

Стрелка скорости уже достигла отметки «400». Машина приближалась к границе управляемости. Надо спускаться.

Страшно было смотреть на высотомер, но он все же скосил глаза. Семнадцать тысяч пятьсот.

Мало! Это — поражение. Опять ничего не получилось. Ничего!

Матоуш подумал об этом со злостью, готовый снова бросить истребитель ввысь. Он чувствовал мощь машины, но до конца использовать ее так и не смог.

Ему было очень больно сознавать это, но он верил, что докажет свое, что однажды вернется с победой. А пока что всем тем людям, которые ждут его внизу и верят ему, предстоит испытать разочарование.

Он понимал, что теряет благоразумие, но взять себя в руки никак не мог. Горечь жгла его. Впервые в кабине истребителя ему было хуже, чем на земле.

— «Зенит», я — Триста двадцать седьмой, перехожу на свою волну, прием, — произнес он механически, вызывая диспетчера.

Тут же послышался голос Хмелика:

— Триста двадцать седьмой, я — Третий, проверь топливо, прием.

Матоуш опомнился, взглянул на шкалу — не поверил собственным главам. На приборной доске горел красный сигнал! Критический запас! Этого еще не хватало!

— Триста двадцать седьмой, я — Третий, доложите остаток! — настаивал Хмелик.

Матоуш понял, что командир верно определил его положение. Он молчал, лихорадочно думая, что делать дальше. Шансов у него немного. Нужно просить разрешения на приземление с противоположной стороны, хотя Хмелик сразу же поймет, что его баки пусты. Разрешения он не даст и погонит к лесу, чтобы Матоуш там катапультировался.

«Ну нет! — капитан ругнулся про себя. — Потерять машину? Только не сейчас!»

Нажав на кнопку радиостанции, он быстро проговорил:

— Третий, я — Триста двадцать седьмой, разрешите посадку с противоположной стороны.

Несколько секунд в наушниках слышался только треск. Потом он услышал то, что и ожидал:

— Триста двадцать седьмой, я — Третий. Посадку с противоположной стороны запрещаю. Курс — сто двадцать пять, квадрат «Мария», произвести катапультирование, прием.

— Иду на посадку! — прокричал Матоуш в микрофон.

Но Хмелик снова повторил свои приказ о катапультировании.

«Нет! — сказал себе Матоуш и сжал зубы. — Не буду катапультироваться! Приземлюсь, может, на запасную полосу, на брюхо, но все равно сяду».

Он взглянул на топливомер, на сигнализацию. Прислушался к шуму двигателей. Работают. Возможно, удастся совершить нормальную посадку. Он уменьшил угол снижения, чтобы выиграть в расстоянии. Ему надо было подойти как можно ближе к аэродрому. Началась борьба за секунды. Горечь поражения исчезла, теперь нужно было проявить все свое мастерство, чтобы спасти машину и собственную жизнь. На повторный приказ Хмелика о катапультировании Матоуш не ответил. С красным сигналом критического запаса топлива ему уже не раз приходилось садиться… Это дело буквально нескольких минут…

Пилот самолета МиГ-19 — единственный член экипажа и одновременно сам себе командир. В экстренных случаях он имеет право решать судьбу машины. Матоуш знал инструкцию, хотя и понимал, что эти требования не совсем правильны и обоснованны.

Он подался корпусом вперед, словно помогая истребителю победить в борьбе с катастрофической нехваткой топлива и с бешеным бегом секунд. Вдали, среди коричневых квадратов полей, показались серые очертания города.

— Я уже дома, — прошептал Матоуш. — Еще одну минутку…

Между тем на командном пункте стояла полнейшая тишина. Никто из пилотов звена Матоуша не решался произнести ни слова. Только Резек спросил со вздохом:

— Почему он не хочет послушать тебя, Гонза?

Хмелик пожал плечами:

— А как на его месте поступил бы каждый из нас? Теперь поздно говорить. Он принял решение, и я должен с ним считаться. Во всяком случае, в эти минуты. Кроме того, я должен помочь ему. Обсуждать будем потом.