Высота

…Во втором часу ночи Григория разбудил телефонный звонок. В первый момент он никак не мог понять, где он, почему не горит блиндажная «люстра» и не видно сидящего у печки дежурного.

Звуки зуммера вернули его к действительности.

Голос генерала Сбоева Григорий не узнал, хотя раньше легко отличал от голосов тех, кто звонил деду.

Генерал выразил соболезнование по поводу трагической смерти академика.

— Я буквально потрясен!.. Проклинаю своя за то, что помог ему с поездкой в Можайск, он хотел повидать тебя и выступить на митинге. Крайне огорчен, что в день похорон служебные дела заставили меня вылететь из Москвы. Но что поделаешь, дорогой… Война… Она не щадит никого: ни старого, ни малого, ни солдата, ни академика. Только что сообщили в Ставку, что тяжело ранен ваш командарм, генерал Лещенко… — Простудный кашель оборвал слова генерала.

— Кто будет вместо него?

— Армию принял генерал Говоров. Если потребуется моя помощь, помни: у тебя есть верный друг генерал Сбоев. Прости, дорогой, но больше времени для разговора у меня нет. До встречи.

Еще с минуту неслись из телефонной трубки короткие гудки зуммера.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Пятистенная изба, в которой разместились начальник продовольственно-финансовой части добровольческого французского легиона полковник Шарль Гюден и три подчиненных ему офицера, была жарко натоплена. Русскую печку, занимавшую треть кухни, топили с утра до вечера. Уже пожилые хозяин и хозяйка дома безропотно и молча выполняли все приказания непрошеных постояльцев. Не понимали старики одного — почему все четверо говорят с гнусавинкой и картавят, произнося букву «р» с каким-то одинаковым дребезжащим вывертом. В первую империалистическую войну хозяин два года был в немецком плену, стал понимать четкую немецкую речь, а в последние полгода жизни в работниках у бауера уже мог изъясняться на бытовые хозяйственные темы. А здесь? Село заняли немцы, а говорят все на каком-то непонятном языке. Первый день хозяин прислушивался к каждой фразе оккупантов, а потом понял, что это совсем не немцы. Когда же хорошенько присмотрелся к их лицам с черными быстрыми глазами, темными волосами и длинными носами, в сенцах шепнул старухе:

— Это не немцы.

— А кто же они?

— Немецкие евреи. Послушай, как слово «кукуруза» они говорят.

— Как?

— Кукугуза.

— А кто хуже: немцы или немецкие евреи?

— Посмотрим. Если постоят еще неделю, то после кур и поросенка доберутся и до бычка, а там, глядишь, подойдет очередь коровы. Ишь морды-то какие нажрали.

Старуха горестно вздохнула, встав на колени, откинула творило подполья и, осторожно спускаясь по лестнице, скрылась в темноте. Пахнуло сыростью и плесенью. Полковнику Гюдену очень понравилась капуста, которую вчера вечером обнаружил его ординарец. Вместе с начпродом второго батальона майором Рикаром Шарль Гюден осушил две бутылки французского коньяка, закусывая крупно порезанным вилком капусты. А когда майор Рикар, вызванный по телефону командиром батальона, поспешно оделся и вышел из избы, Гюден, оставшись за столом один, кликнул хозяйку. Когда та вошла в горницу, вопросительно глядя на полковника, он на безупречном русском языке, которому обучался три года в колледже и пять лет в Сорбонском университете, хрустя вилковой капустой, нахваливал русские соленья:

— О!.. Это просто чудо! Тайной такого засола владеют только русские женщины. Наши парижанки капусту только портят. — Гюден жестом поманил к себе хозяйку и, когда та робко подошла к столу, боясь, что офицер прикажет подать что-нибудь еще из оставшихся запасов, которые она приберегала на зиму, взял со стола плитку шоколада и протянул ее старухе: — Угощайтесь!.. Это самый лучший французский шоколад!..

Хозяйка, отступив от стола, замахала руками:

— Нет, нет, спасибо… Мы этим не избалованы, обходимся без шиколада.

— Возьмите же!.. — настаивал Гюден. — Как это у вас в России говорят: «Дают — бери, бьют — беги».

— Да, — вздохнула старуха, — говаривают у нас так.

Гюден расхохотался:

— Ваши солдаты эту заповедь выполняют безукоризненно: мы их бьем — они бегут. Не так ли?

— Это уж как вам угодно считать. По-разному бывает.

— Как это — по-разному? — Гюден поднял голову, всматриваясь в морщинистое, в молодости, видимо, красивое, лицо хозяйки.

— Когда-то в давние времена по нашей Смоленской дороге мимо нашего села наши солдаты отступали от хранцузов, а потом надоело им отступать да заманивать врага поглубже в наши края с лютыми морозами, взяли они да повернули штыки. Побежали тогда хранцузы назад. Правда, мало кто добежал до своего дома. В истории об этом давно писано. А еще есть в России другая пословица, не хуже той, что вы сказали.

— Что же за пословица? — заулыбался Гюден.

Старуха склонила голову набок, поджала губы и твердо произнесла:

— Смеется тот, кто смеется последним. В ваших краях есть такая пословица?

Лицо Гюдена посуровело.

— Пословица эта живет и у нас во Франции. И наверное, у всех народов она бытует. Только твердо запомните: русским смеяться уже не придется. Они свое отсмеялись.