Высоцкий

Дарят ему камень — горный хрусталь, ведут пить чай. По дороге подскакивает одна тетя со словами: «Ой, Владимир Семенович, большое вам спасибо! Вы меня извините, я была о вас такого плохого мнения…» Вот ведь простота хуже воровства. Сколько раз такие тети и дяди душу ему царапали. Нет, хватит терпеть. И Высоцкий на ходу отчетливо произносит:

— А нечего слагать свое мнение о человеке по сплетням и слухам.

От геологов — к географам, на двадцать первый этаж. И там аншлаг-переаншлаг. Высоцкий показывает публике только что полученный сувенир со словами:

— Геологи подарили мне камень. Надеюсь, что вы подарите мне материк…

Что примечательно, геологи на этом не успокаиваются. Присылают гонца справиться, не обиделся ли он на букет. Да о чем речь! Вот вам — на листе бумаги мой профиль-автограф и к нему экспромт:

Стих без гитары — а капелла,
И мысль без соли не остра!
Пишу о том, что накипело,
А накипело: «Всем добра!»

Александр Тюрин и Сергей Фролов решают пригласить Высоцкого еще раз. Он соглашается прийти шестнадцатого декабря. Но ребята как-то позабыли предупредить, что выступление — на том же факультете, перед той же аудиторией. Об этом Высоцкого извещает их посланец, когда они с ним едут в такси. Да еще просит «немного изменить репертуар»! После такого остается только скомандовать таксисту: «Поворачивай назад!» А Виталий этот не растерялся и говорит водителю: «Я заказывал такси. Вот и слушай меня. Вперед!»

Вот черти… Ну ладно… Будем импровизировать.

Нет худа без добра: выступление получается хоть и несколько сумбурное, зато необычное. Завязку он избирает такую: о песнях, которые писались для фильмов, но не вошли туда. Потом, конечно, и песни идут самые разные, и вопросы от публики неожиданные. И ответы тоже — такие, которые еще не гуляют в магнитофонных записях по всей стране. Спрашивают, например: в какие театры ходите?

Начинает Высоцкий в вежливо-дипломатичном тоне, упоминает спектакли Эфроса. А потом вдруг делает такое признание:

— Я обычно, опасаясь влияний, не хожу в театры. И во время, когда работаю над новой какой-то особенно вещью, постановкой, я не хожу смотреть ничего.

И ведь точно! Для актера всегда существует опасность собезьянничать. И многие часто становятся чьими-то близнецами, двойниками. А в поэзии не то же самое? Прочитает человек тысячу хороших, но чужих стихотворений — и пошел составлять как бы свое из готовых строчек. Это не значит, что лучше быть «девственным», как Иван Бездомный. Традиции знать надо, но, когда ищешь свою колею, лучше все чужое забыть, отодвинуть на второй план сознания.

Или вот спрашивают про его отношение к Алле Пугачевой. Высоцкий честно отвечает: отношусь с уважением. Как исполнительница песен она очень любопытна, актерски над песней работает. Еще бы ей больше разборчивости в выборе материала…

А вот вторая половина этой записки вызывает у него раздражение: «…Она, как и вы, разговаривает со зрителем, доверяет ему и поверяет самые сокровенные чувства».

Огласив сей текст, Высоцкий решительно отказывается от отвешенного ему на пару с Пугачевой расхожего комплимента:

— Видите ли, в чем дело — я вам сокровенных чувств не поверяю… Я считаю, что это лишнее — поверять сокровенные чувства. Нужно, вероятно, делиться с людьми своими мыслями по поводу того, что их тоже интересует. А если я буду рассказывать свои сокровенные чувства, они вам могут быть совсем не интересны. Так можно докатиться до разговоров о том, кто с кем, кто как, кто когда и где…

Неужели не понимают, что у Высоцкого главное — мысль? А «чуйства» там всякие — это всего лишь топливо, бензин.

Но попадаются и вопросы, как говорится, нужные.

— Вопрос хороший и очень серьезный: мое отношение к России, Руси, ее достоинствам и, конечно, недостаткам… Это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями. Поэтому, если вы действительно хотите узнать мое отношение — постарайтесь как можно больше собрать песен…

…Поняли они, что взгляд Высоцкого на Россию — не в строчках отдельных, и даже не в конкретных песнях, а во всей совокупности им написанного? Надо пояснить и для непонятливых:

— Ну, если говорить примитивно: я люблю всё, что касается ее достоинств, и не принимаю всё, ненавижу многое, — что касается недостатков.

А особенно цепляет записка: «Расскажите о своих стихах». На нее он отвечает сбивчиво и не без волнения:

— У меня очень много стихов… Я их никогда почему-то — даже не знаю почему — не читал. Может быть, из-за того, что я пока не выработал своей манеры читать стихи… Вот когда это образуется, я, вероятно, просто буду делать творческие такие свои вечера — просто чтецкие, когда я просто буду читать стихи свои.