Высоцкий. На краю

На второй или третий день после похорон Высоцкого Марина позвонила Туманову и попросила его срочно приехать. «Дома за столом сидело человек десять, – вспоминал Вадим Иванович. – И вдруг Марина обращается ко мне: «Вадим, я считала тебя своим другом, а ты молчал, что у Володи здесь была женщина… Правда это или нет?» Об этом ей сказал один из Володиных приятелей. Я ответил: «Марина, во-первых, даже если бы это была правда, я все равно бы ничего тебе не сказал. Во-вторых, это чистая чушь, и тот, кто тебе это сказал, – он среди нас, – это настоящая сволочь. И мне очень неприятно, что все это происходит, когда не время и не место об этом говорить, даже если бы что и было». Все молчали. Я повернулся и уехал».

* * *

Каждый из тех, кто в последнее время находился рядом, старался напоследок выжать из него все возможное. Оправдывались тем, что только работа способна уберечь Высоцкого от беды.

– Володя, тебя ждут, надо ехать, мы за тобой заезжаем, – звонили обычно Гольдман или Янклович.

Он уже даже не спрашивал куда. Приезжал, ему подавали гитару. Он пел, пересказывал накатанный текст, изредка допуская какие-то отклонения, – и, получив расчет, все уезжали. К деньгам он никогда не прикасался. «Однажды я заметил, что администраторы обманывают Высоцкого при оплате концертов, – говорил Борис Хмельницкий, – и сказал ему об этом. А он мне ответил: «Боря, я знаю. Но зачем мне еще на это тратить свою энергию? Да я лучше песню напишу за это время, чем буду выяснять отношения с администраторами. Ну их к лешему…»

Сегодня Подмосковье, завтра… Что завтра? Калининград, самолет утром. А зачем самолет-то, тут на машине – час-полтора. Это не тот Калининград, а тот, что бывший Кенигсберг, на Балтике.

«Он был готов ехать куда угодно, – рассказывал мне один из организаторов той поездки Владимир Конторов, передавая пленку с записью одного из калининградских концертов. – Лишь бы гарантировали «лекарство»…»

Я слушал эту пленку с записью калининградского концерта уже после смерти Владимира Семеновича. Все традиционно, только чуть царапнула некоторая двусмысленность, произнесенных как бы между прочим, случайных фраз: «…Спасибо. Яне унесу все это… А врачи еще раздумывали, пускать меня в Калининград или нет? Они ошибались. Я им скажу, что вы мне такой заряд дали… так повысили настроение, что я даже не собираюсь болеть…», «Спасибо. Спасибо большое… Вы меня завалили, как братскую могилу, цветами…»

В театре то шеф, то Дупак тоже настаивали: «Володя, надо поработать. Сейчас, перед Олимпиадой, вся Москва переполнена ВИП-гостями – японцы, французы, немцы, демократы, и всем нужна Таганка, Гамлет нужен, ты же понимаешь…»

По пути из Красной Пахры в Москву Владимир случайно встретил Трифонова. Остановился, поздравил с премьерой «Дома на набережной». «Он всегда, когда видел меня на дороге, останавливал машину, – рассказывал Юрий Валентинович, – выходил и очень торжественно целовался, у него была такая манера – никогда не мог просто проехать. Вид у него был чрезвычайно обеспокоенный и встревоженный. Я говорю: «Володя, вы сегодня придете на банкет?» Он не участник спектакля, но все равно мне очень хотелось, чтоб он был…

«Нет, Юрий Валентинович, простите, но я уезжаю». – «Куда?» – «На лесоповал». В Тюмень куда-то, он сказал, в Западную Сибирь. Я был, конечно, страшно удивлен: ведь сезон в театре еще не закончился, какой лесоповал? Мы простились, на другой день я сам улетел… В последнее время он был обуреваем какими-то порывами куда-то мчаться, совершать совершенно фантастические поступки…»

Потом Владимир заехал на Таганку, нужно было решить кое-какие вопросы с Любимовым. Но в театре сказали, что шеф дома, захворал. Ну что ж, грех не навестить больного. Высоцкий отправился к Юрию Петровичу домой.

«Я заболел, а жена с сыном Петей были в Будапеште, – вспоминал Любимов. – У меня была температура: сорок и пять десятых, я был в полубессознательном состоянии. И кто-то назойливо звонит в дверь. А я уже медленно соображаю. И долго шел до двери. Я открыл, зашел Владимир:

– Что же вы делаете, вы что, один, и никого нет?

Я говорю:

– Да, Володь, ничего страшного.

– Как? Что вы!

Сказал: «Подождите». И уехал. Привез мне какое-то лекарство. Оказывается, он ездил в американское посольство! Там милиция – а он с ходу на своем «мерседесе» въехал. Те: «А-а-а!» – а уже все – проскочил! Пошел там к какому-то советнику знакомому своему. И сказал, что очень плохо с Любимовым, дайте самый лучший антибиотик, у него сильнейшая температура. И они дали какой-то антибиотик. Ион мне его привез…»