Высшая мера

Ниеса спускается по лестнице в дансинг “Буль Нуар” и смотрит вниз сквозь алкогольный пар, и

пахнущий косметикой дым сигарет.

— Ниеса, — говорит ей гарсон с лицом посланника, — это направо в углу.

Красивый солдат и студент, одетый, как танцор из Фоли-Бержер, поднимаются с мест, но она проходит,

раздвигая танцующие пары и отстраняя руки, протягивающие ей бокалы. Она проходит в угол залы. На столе

рядом с рюмкой тускло-зеленого ликера лежит котелок и трость. Мишель показывает ей на стул рядом с собой.

Третьего стула нет и высокого человека с мягкими светлыми волосами тоже нет.

— Он не пришел? — спрашивает Ниеса.

— Гарсон, — говорит Мишель, — еще одну Тарагонь…

— Он не пришел? — повторяет Ниеса.

Улыбка раздирает губы Мишеля и маленькие глазки пропадают в глазных щелках.

— Он не мог притти. Но он ждет тебя.

— Где?

— У меня.

— Тогда — идем.

— Если хочешь…

Он стучит тростью о мрамор.

Площадь Пигаль сияет, как цирковой манеж, кафе и синема площади светятся, как ложи. Дальше они

едут по тихим улицам. Такси обгоняют их и пропадают, скрестив свои двойные, золотые огни с их огнями.

Зелено-золотым многоточием уходят на закруглении фонари. Отражения огней в мокром асфальте похожи на

плоские, изогнутые ножи янычаров. В темноте Мишель находит твердое и круглое колено, почти горячий от

тепла ее тела скользкий шелк платья. Розовый свет ночного кафе вдруг падает в темную коробку такси и

Мишель видит черные круги бровей и ресниц, но глаза закрыты. Руки ее лежат вдоль туловища и она сползает

по коже сидения и напоминает Мишелю какое-то отвратительное и вместе с тем привлекательное живое

существо. Они находятся на авеню Фридланд. Мраморный Бальзак в длинной, ночной рубахе, как театральный

призрак промелькнул в окне, и такси остановился. Мишель открывает своим ключом желтую, отполированную

дверь, еще одну дверь и пропадает в темноте. Затем щелкает выключатель. Это маленькая квартира холостяка.

Мебель, зеркала и люстра, и кровать под балдахином, все, как в других, таких же квартирах, в которых не

живут. Все здесь, как пятьдесят и семьдесят лет назад, когда сюда приходили дамы в кринолинах и мужчины в

сюртуках синего и зеленого сукна. На маленьком столике у камина бутылка тускло-зеленого ликера, виноград,

бананы и две рюмки.

— Однако, здесь не тепло, — говорит Мишель, — но мы зажжем газовую печь.

Он поворачивает рукоятку, подносит спичку, и синие у основания и белые вверху огоньки, струятся и

мигают в решетке камина. Затем Мишель уходит в туалетную комнату, слышно, как шумит вода, шипит

пульверизатор, Мишель возвращается в черной с зелеными разводами пижаме, от него пахнет горькими и

острыми духами. Ниеса сидит на ковре. Она сняла туфли и чулки и ее коричнево смуглые ноги упираются в

цветы и листья ковра, так как если бы это был горячий песок пустыни или твердая, обожженная глина — земля

Африки. Ниеса распускает волосы, наматывает тяжелые пряди на руку и оттягивает их назад. Мишель смотрит

на эту, вдруг ставшую плоской голову, и на стянутое черным шелком сильное, подтягивающееся к огню тело и

опять не понимает, почему эта женщина одновременно желанна и отвратительна. Она подползает к теплу и

плоская голова вдруг напоминает ему удава.

— Я не люблю цветных, — говорит Мишель и наливает две рюмки, — но ты другое дело. Ты — другое

дело.

— Когда он придет? — спрашивает Ниеса.

— Через пять лет, не раньше, — отвечает Мишель. Он медленно переливает зеленую жидкость из рюмки

в рот и смеется. Губы его раздирает смех. Ниеса наклоняет голову, обхватывает руками колени и черные зрачки,

не мигая, глядят в подернутые стеклом и влагой глазки Мишеля.

— Ты меня обманул. Он сказал, что придет.

Она качает голову из стороны в сторону, узел волос распадается и черные пряди падают на грудь и плечи.

— Я знаю людей, — говорит она звенящим, металлическим голосом, — я знаю людей, как знает собака

или лошадь. Он хороший человек. Человек, который привез меня сюда тоже хороший, но он много кашлял,

потерял кровь и умер.

Мишель бросает две диванные подушки на пол. Он берет с собой бутылку и две рюмки, долго выбирает

место и садится на ковер рядом с женщиной. Он наливает рюмку себе и женщине, следит за тем, как она пьет

маленькими глотками и вдруг ударом локтя выбивает у нее из рук рюмку, хватает ее за волосы и притягивает к

себе. В эту же секунду он падает на подушки, опрокинутый сильным ударом в живот.

— Животное, — задыхаясь шепчет Мишель, — ты сумасшедшая!

Она лежит на ковре, опираясь на руки и втянув голову в плечи.

— Животное, — говорит Мишель упавшим голосом, — проклятый удав… Я думал, что ты обыкновенная

“poule”, ты сумасшедшая. Стоило бы тебя за такие штуки выгнать назад, в колонии. Ты еще смеешься? — он

морщится и растирает живот, — ты смеешься? Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда тебя поведут в

полицию. И я поговорю с тобой не как Мишель, а как господин старший инспектор Мишель Пти. Глупая тварь.

Он все еще тяжело дышит и гладит живот. Затем медленно поднимается с пола и идет согнувшись к

дивану.