Высшая мера

— Вы, немец… Вам не стыдно, Ганс?! Вы с этими свиньями — на их языке! Их убивать надо, а вы… Приходите завтра в госпиталь. Я вам покажу, что делают русские с нашими солдатами!

Ганс моргал виноватыми глазами, глядя на разгневанную невестку. Махнув полами цветастого фланелевого халата, она вернулась в спальню.

— Хельга, Макс, — растерянно бормотал крестьянин, взглядывая то на дверь спальни, то на ухмыляющегося брата, — я ведь… чтоб большую пользу извлечь. Для отечества…

— Для этого достаточно кнута и безжалостной руки! — Хельга вновь выглянула из двери.

— Дорогая, тебе нельзя волноваться, — примиряюще сказал Макс и пошел к ней, чтоб обнять за плечи и чмокнуть в щечку. — Наши, право, делают с их солдатами то же самое… Война, дорогая женушка. У Ганса правильная политика. Так ведь, Ганс? — Он возвратился в кресло напротив Ганса, потянулся к графинчику. — Давай еще по одной. Когда теперь свидимся! Завтра — снова на фронт… Родине нужны мои батальные произведения…

Они выпили, и Ганс опять осмелел.

— Еще, брат, я хочу взять Ирму, помнишь, батрачка, что от Вилли Штамма родила…

— Ребенок жив?

— Жив! Хорошенький мальчуган. — В голосе Ганса как бы проталина появилась, и Макс понял, что брат тоскует по детям, которыми судьба обошла его. — Славный парнишка… Да, хочу и ее взять. Немка. Приглядывать за русскими будет. Своя все-таки. И лишняя пара рук. Ирма, брат, работящая девушка… Ты не слышал о Вилли Штамме? Говорят, уже танковым батальоном командует. Далеко пойдет, шельмец!

— Далеко… Последний раз видел его в конце июня… Между прочим…

Макс встал, прошел к книжному шкафу, порылся в папках. Вернулся, держа в руке лист ватмана. Протянул брату.

— Узнаешь?

С листа смотрел на Ганса капитан танковых войск, с Железным крестом на груди. Квадратное лицо, мясистые губы, мясистые длинные уши. В глазах сдержанная, дерзкая веселость. Уголь Макса точно схватил натуру.

— Вилли?!

— Он. Хотел в журнал… Говорят, не арийская внешность!

— Гм… Воюет?

— Где-то под Москвой…

Ганс, и так, и этак разглядывая портрет, что-то говорил, а мысли Макса сделали тысячекилометровый прыжок назад, в июнь, в белорусское село Ольшаны. Там он увидел Вильгельма.

В те летние знойные дни Макс почти безотлучно находился при штабе Гудериана. Изредка командующий приглашал его в свою автомашину со штандартом на радиаторе или в свой командирский, тряский до боли в кишках танк. После танка Макс ходил очумелый и с еще большим почтением смотрел на Гудериана. На того, казалось, не действовали ни рев мотора, ни тряска, он не ушибался о броню, как Макс.

Село Ольшаны запомнилось не только тем, что встретил земляка, что Гудериан устроил здесь выволочку Вилли Штамму и командиру пехотного полка графу Штумму. Прибыли сюда на закате солнца. Оставив танк на шоссе, разгневанный Гудериан ходил по только что занятой обороне русских. Закрепившись на опушке леса и оседлав шоссе, те в течение нескольких дней не пропускали к фронту резервные подразделения и колонны с горючим и боеприпасами. Именно это помешало разгромить окруженную советскую армию, она, хотя и понесла огромные потери, прорвалась к своим.

Вправо и влево от шоссе, вдоль изувеченной артогнем и бомбами кромки леса Гудериан ожидал увидеть мощные оборонительные сооружения, десятки исковерканных танков, орудий, минометов и пулеметов, сотни трупов врага. Но были тут обыкновенные, полуразрушенные окопы, шесть поврежденных или сгоревших танков, до башен врытых в землю, причем один из них — немецкий «T-IV» видимо захваченный оборонявшимися. Заметил три искореженных орудия и два станковых пулемета. И еще — небольшой штабель противопехотных мин, только что извлеченных саперами. Убитыми, как доложили Гудериану, противник потерял двести человек.

«Вы хорошо считали?! — рассвирепел вдруг Гудериан. — Раненые пленные говорят, что этот, с вашего позволения, полк начинал бой при двухстах бойцах и при пяти танках! — И, досадуя на собственную несдержанность, повернулся к Максу: — Не люблю круглых цифр. Они всегда врут».

Ему доложили точно: потери противника — сто сорок восемь бойцов и офицеров. И еще сколько-то похоронено самими русскими.

«Видите, Рихтер! — зло скривился Гудериан. — Двести — и сто сорок восемь! А ваши потери? — повернулся он к Штамму и Штумму, которые следовали за ним почти на цыпочках. — Без округлений».

«Двести восемьдесят три, ваше превосходительство!» — вытянулся бледный командир полка.

«Тридцать четыре солдата и девять танков, господин генерал!» — Длинные уши Вилли пылали, будто жестоко надранные.

Гудериан, заложив руки за спину и отставив ногу в блестящем сапоге, смерил обоих пепелящим взглядом.

«Говорящий Штумм и говорящий Штамм стоят один другого[19]. Еще одна такая наступательная операция — и я отдам вас под суд! — Посмотрев, как солдаты похоронной команды стаскивают павших соотечественников, чтобы предать их земле на сельской площади, приказал: — Русских храбрецов похоронить с воинскими почестями!»