Высшая мера

— Вы знакомы, а эта женщина, — легкий кивок в сторону Эммы, — эта женщина…

Эмма оторвалась от платяного шкафа и быстро пошла к вешалке. Кребс проводил ее насмешливым взглядом.

— У подъезда машина, Эмма. Подождешь меня в ней…

Надев пальто и шляпку, Эмма посмотрела на всех и шагнула за порог. Максу показалось, что глаза ее были пусты и темны, как окна ограбленного дома. Такими глазами смотрит только тот, для кого потеряно все.

В кухне забулькало, словно кто-то горло полоскал. «Вода пошла! — отстраненно подумал Макс, вспомнив, что это он забыл закрыть кран, еще тогда, когда они пришли с Эммой. — Звук — точно кому горло ножом перехватили».

Хельга сходила в кухню и закрутила кран. На Макса — мимолетный укоряющий взгляд: что ж это ты такой бесхозяйственный, разве можно оставлять кран открытым? Не знала, каким счастливым был в тот час ее Макс, в тот час он о многом-многом забыл, даже о ней, Хельге, невесте своей.

— Так вот, милая фрейлейн, мне хотелось бы знать, как вы относитесь к измене вашего жениха. Мне хотелось бы знать, как вы вообще относитесь ко всему этому. Смею вас уверить, это очень интересно для меня!

Хельга подошла к зеркалу, вделанному в шкаф, и, откинув вуалетку на верх шляпки, с минуту изучала свое лицо. Словно давно не видела своего прямого носика, своих светлых с крапинкой глаз, крутого упрямого подбородка. Ведь хороша же, красива! И Макс променял ее?

Вынула из сумочки напудренную пуховку, коснулась ею щек и подбородка. Она не торопилась с ответом. Пряча пуховку, сказала с расстановкой:

— По-моему, даже вам неприлично копаться в чужом белье. Это во-первых. А во-вторых, господин оберштурмбаннфюрер, — глаза Хельги стали холодными, лицо — надменным, какого Макс тоже не знал, — во-вторых, меня мало интересует сегодняшняя и вчерашняя жизнь моего жениха. Меня интересует только то, каким он будет завтра и послезавтра, когда станет моим мужем.

— Браво, фрейлейн! — Кребс вскочил и подошел к Хельге, двумя пальцами приподнял ее и без того высокомерно вздернутый подбородок. — Вы настоящая немецкая девушка!

— И потом, — Хельга отстранилась от него, усмехнулась, — если что-то и было у них… ведь она, эта женщина, надеюсь… не еврейка?

— Браво, фрейлейн, браво! — Кребс был очень доволен. Он прошелся по комнате, сбросил фуражку на стол перед Максом. — Настоящая немецкая девушка! У вас такая замечательная невеста, Рихтер, а вы…

Хельга с едва заметной усмешкой взглянула на сидевшего Макса — к щекам его наконец прилила кровь — и перебила Кребса:

— Ваши слова лестны мне, господин оберштурмбаннфюрер, но они чуточку, извините, высокопарны. А ведь немцы — люди дела прежде всего, а не разговоров. Я вас не обидела?

«Вот это да! — с удивлением смотрел на нее Макс. — В Кляйнвальде она с открытым ртом слушала такие же вот разглагольствования господина Ортлиба, а тут обрывает без стеснения…»

А Кребс надулся. Он застегнул крючок воротника, петлей поймал верхнюю пуговицу френча.

— Правильно, мы — люди дела. Я ухожу, но — не прощаюсь. Я говорю: до встре-ечи…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Шел последний месяц весны, на пороге был трагический июнь. Что думали, что записывали, что делали в эти дни те, от кого зависело: быть или не быть войне? Те, кто был причастен прямо или косвенно к этому гамлетовскому «быть или не быть»?

5 мая:

«Полковник Кребс возвратился из Москвы, где замещал Кестринга. По отношению к нему там была проявлена большая предупредительность. Россия сделает все, чтобы избежать войны. Можно ожидать любой уступки, кроме отказа от территориальных претензий.

Русский офицерский корпус исключительно плох (производит жалкое впечатление), гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня…»

Ф. Гальдер.

«Военный дневник», т. 2.

5 мая: