Высшая мера

– Я…– Андрей бросил мстительный взгляд на Секретаря, притаившегося за спинами охранников наркома, но так ничего и не придумал, что сказать в свое оправдание. От мерзкой и довольной улыбки Нестора Петровича все перевернулось внутри.

– Это ж он, сука, предложил!– взорвался Коноваленко и ринулся вперед, особо не соображая, что творит. Сильный удар прикладом в лицо откинул в сторону его буйную голову, принеся мгновенное спасительное забытье. Крепко сложенный майор рухнул без сознания на пол своего кабинета от ловкого удара наркомовских охранников.

– Видите, товарищ Ежов!– видя, что опасность миновала, Секретарь выступил вперед, брезгливо переступив бездыханное тело майора.– Я же говорил…Он абсолютно стал неадекватен. Посадил этого Клименко за то, что пару раз тот сходил на свиданье с его супругой. Да, они там даже не целовались! Прикрыл предателя в наших рядах! Конопатова наградили, а именно он был информатором банды-налетчиков. А жену? Жену свою запереть в лечебницу? Разве так можно? Кричит арестовать немедленно! Что мне оставалось делать? – Власенко пожал плечами, виновато опустив голову. Это был его звездный час, тот момент, к которому он готовился всю свою жизнь и сыграть его надо было блестяще.

Ежов кивнул, соглашаясь с Секретарем.

– Пить надо уметь!– важно произнес он, тыкая оглушенного Коноваленко носком до блеска начищенного сапога.– Вы уж, Нестор Петрович, примите на себя обязанности майора. Уверен, вы справитесь!

– Слушаюсь, товарищ нарком!– расцвел Секретарь.– А его как?– он кивнул на Коноваленко.– Арестовать?

– Нет…Ему работу я найду! – улыбнулся хищной улыбкой Ежов.– Бабу его отпустить домой. Негоже здоровой женщине по психушкам шляться. А Казанову этого, лейтенанта молодого, в лагеря, пусть узнает каково это чужих баб по углам тискать…

Ежов брезгливо сморщился и быстрым шагом вышел из кабинета начальника управления. И никто уже не видел, как лицо Нестора Петровича озарила победная и счастливая улыбка.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 1

Замок глухо щёлкнул где-то далеко, на пределе слышимости сознания. Я лишь глубже втянул колени к животу, закрыл голову руками, ожидая очередных побоев. Над головой прошелестели чьи-то легкие шаги.

– Что же ты, Сашка, наделал-то?– раздался надо мной знакомый до боли голос матери.– Что же ты натворил? Неужели, мы тебя с отцом этому учили?

В голосе матери было столько укоризны, столько боли, что я невольно поднял спрятанное в ладонях лицо. Она стояла рядом, высохшая, бледная, совсем не такая, какой я запомнил я её. Старое, вытертое, много раз заштопанное, но опрятное платье было надето на ней совсем не по погоде. Она же замерзнет здесь, в этой сырой камере…Мелькнула в голове глупая мысль. Из-под зеленого платочка, повязанного по-старушечьи узлом под подбородком, выглядывала седая прядка тонких волос. Мне так захотелось обнять мать, прижать к себе, закричать, что я не виноват, что это все Васька Конопатов, наябедничать, как в детстве, что дух захватило.

– Мамка…– слезы навернулись на глаза. Сбитыми до кровями пальцами я потянулся к ней, чтобы хотя бы прикоснуться к родному человечку, но рука вдруг ухнула в пустоту. На месте матери стоял уже старший майор Коноваленко, гневно хмурясь, своими круглыми рыбьими глазами.

– Сука ты, лейтенант Клименко! Сука! – строго говорил он.– Жену мою трахнул! Карьеру мне испортил! Сука одним словом…

– Я…

– Ты, Клименко!– согласился майор.

– Я люблю Валентину…– спохватился я.– Мы любим друг друга!

– Ха-ха-ха!– искренне рассмеялся Коноваленко.– И чего вы добились своею любовью? Ты здесь, она там…А я несчастлив! Никто не счастлив!

– Врешь!– гнев медленно закипал во мне. Я сжал кулаки, собирая в комок последние остатки сил.– Врешь, гад!

– Сам ты гад, Клименко! Гад и враг трудового народа! Таких расстрелять мало!

– Ааа…– я бросился вперед молотя воздух руками, но не устоял на ногах и рухнул на мокрый каменный пол. Сознание помутилось. Я сильно ударился головой. Камера поплыла в сером тумане. Грязный пол, потолок, стены…я не понимал чему из окружающей действительности можно верить, а что всего лишь плод моего воспаленного мозга и горячки, наступившей после постоянных побоев. – Нее-ет!

Чтобы не видеть ничего вокруг, опостылевшей камеры, серых невзрачных стен, не думать, я закрыл глаза, зажмурился, что было сил и закричал, кричал, колотя бетонный пол своей тюрьмы руками до ноющей боли, которая слегка меня отрезвила. Я, шатаясь встал, медленно направился к нарам с наброшенной на них соломой.

– Заключенный Клименко, встать лицом к стене, руки за спину!– заорали в приоткрывшуюся в двери узкую форточку, прозванную кормушкой. Виделось ли это мне? Или это было реальностью? Может я заболел? И все, что творилось со мной эти последние несколько месяцев всего лишь бред воспаленного воображения? Сон?

– Лицом к стене, сказано!

Я медленно шагнул к узкой полоске кирпичной кладки между навесным рукомойником и нарами, оперся ладонями о стену, чувствуя, как покрытый инеем бетон неприятно холодит кожу.

– Не слышу…– раздался вальяжный голос из-за двери надзирателя.