Высшая мера

– Все враги нашего государства должны быть обязательно наказаны, Клименко, наказаны по всей возможной строгости закона. Ты не исключение,– кивнул головой Волков, закрывая мое личное дело с таким удовольствием, словно вбивал лично в крышку моего гроба последний гвоздь,– сегодня мы с тобой попрощаемся, авось, больше не увидимся…– майор даже мне улыбнулся, правда, в его улыбке отчетливо скользило нечто насмешливое. Это существо, безусловно, наслаждалось моими страданиями. Никакого прощания со мной он устраивает не хотел! Ему этого было не надо! Ему, с садистким наслаждением, всего лишь хотелось посмотреть на мою реакцию. Реакцию на приговор, обжалованию не подлежащий…

– Степан!– позвал он стоящего за дверью конвоира.

– Слушаю, товарищ майор!– браво гарнкул исполнительный надзиратель, заглянув в кабинет.

– Ты знаешь, что делать…– кивнул Волков на меня, указывая рукой на дверь.

Солдат кивнул, направляясь ко мне. Я попытался встать навстречу, но ноги подкосились. Пришлось рухнуть обратно, загремев костями.

–Ну-ну…Ты брось это!– укоризненно улыбнулся Степан.– Многие, чтобы облегчить свою участь, то на конвоира бросаются, чтобы при попытке к бегству, кто на следователя. Глупости это все…Бздишь ты, страшно, но надо понять, что дорога у нас у всех одна, просто кому-то раньше, кому-то позже,– он аккуратно подхватил меня под локоть, ставя на ноги.

Господи…Расстрел…Вот и все…Двадцать лет…Мамочки, как страшно! Интересно это больно?

Я готов был разрыдаться, забыть о гордости, броситься на коленях к майору, вымаливать прощения, был готов, если бы был уверен, что это поможет. Меня повесят? Или все же, как других? В пору работы в органах я слышал рассказы про то, как приговоренных вели по коридору, самому отдаленному и темному холодногорской тюрьмы, а потом бах и в пулю в затылок. Осужденный и понять-то ничего толком не успевал, ни то, чтобы почувстовать. Пуля…

– Степан, проводите гражданина Клименко,– слова Волкова громом прозвучали для меня среди ясного неба. Набравшись сил, смелости, густо замешанных на страхе и молодом максимализме, я сделал шаг в коридор. Мать жалко…Как одна теперь одна-то…

– Шагай налево!– Степан подтолкнул меня в спину, направляя совсем не в тот коридор, где находилась моя камера.

– Молись, парень, если в Бога веруешь!– предложил конвоир,заупская меня в темный коридор, тускло освещенный лишь одной лампочкой в самом конце.

Крещенным я был, но, как и все коммунисты к религии относился с известной долей скептицизма. Неловко перекрестился, как никогда чувствуя дыхание смерти за своей спиной.

– Стоять!

– Сейчас…– прошептал я, чтобы услышать свой собственный голос, надеясь, что он мне придаст хоть немного мужества встретить смерть достойно.

Глухо щелкнул затвор винтовки, оглушительно, будто бы совсем над ухом.

– Стой смирно, Клименко!– в голосе Степана послышались впервые за несколько месяцев человеческие интонации, без лишней издевки.

– Господи, помоги!– я зажмурился, ожидая в любой момент выстрела в спину. Не будет больно…Только в первый момент может быть…Уговаривал я сам себя. Меня трясло. Я до боли сжал кулаки, надеясь не заорать от страха.

Щелчок…Мир вокруг меня поплыл туманными полосами. Я закачался из стороны в сторону, чувствуя, что теряю равновесие. Где же выстрел? Почему этот Степан тянет? Сил больше не было держаться. Всю свою волю и пролетарскую несгибаемость я оставил на допросах у Волкова.

– Стреляй!– с отчаянием заорал я почти без сознания.

ГЛАВА 2

– Вас ждут,– майора Коноваленко, томящегося в широком коридоре Наркомата Госудраственной безопасности, окликнул из кабинета помощник наркома в звании капитан. Андрей Викторович в честь такого события, как прием у своего непосредственного начальника, чисто выбритый, выглаженный и отутюженный, бодро двинулся в приемную.

Он не в первый раз встречался с наркомом, помнил его непростой характер, а потому заранее приготовился к тяжелому разговору. Голова, нудно гудящая с похмелья, не давала сосредоточиться, и Коноваленко искренне надеялся, что беседа будет недолгой, а Ежов не учует запах густого перегара, который не смог перебить даже модный нынче одеколон «Шипр».

В приемной было светло. Зеленые тяжелые шторы были широко распахнуты, сквозь них в комнату пробивалось яркое зимнее полуденное солнце. Коноваленко быстро осмотрелся. Узкий стол. Несколько стульев, широкий мягкий диван для посетителей всех мастей, и стопы бумаг, наваленных кучей на рабочем столе секретаря. В сущности почти все такие казенные учреждения были одинаковы, сделаны под копирку, чтобы мало чем отличаться от столицы. Каждый местный царек, хоть в Украине, хоть в Казахстане, хоть в Душанбе, стремился не отставать от моды, введенной центром. И если сейчас был поппулярен в такого рода заведениях напускной аскетизм, то при прежнем наркоме все блистело позолотой и дорогой обстановкой.