Высшая мера

Коноваленко терпеливо ждал у двери, когда Валентина выговорится. Не сводил с нее ненавидящего взгляда. По его скулам ходили желваки, и сдерживал он себя от вспышки ярости только лишь огромным усилием воли.

– Дай мне развод!– вскочила она с кровати, расстрепанная и взволнованная.– Прошу дай мне его! Я заберу Глеба от бабушки, и мы с ним уедем в какую-нибудь глушь, далеко-далеко, ты о нас больше никогда не услышишь! Обещаю! Только дай мне развод!– её запал почти так же быстро потух, как и появился. Она сникла, затряслась, бешено вращая глазами. – Умоляю…

– Развод…– задумчиво проговорил Коноваленко, а потом неожиданно резко оказался подле нее, намотав на кулак длинные шикарные волосы. Валентина ойкнула и застонал от боли.– Развод тебе нужен, сучка! Вот тебе, а не развод!– он отвесил ей оглушительную пощечину, от которой голова женщины качнулась назад, и если бы не намотанные на всю огромную пятерню гэбиста волосы, то Валентина несомненно упала.– Ты поедешь со мной, тварь! Поедешь, чего бы мне это не стоило…Ты мне жизнь сломала, понимаешь? Карьеру, семью, я все потерял из-за тебя! Но, клянусь, ты поплатишься за это. Ты поедешь со мной в лагерь, будешь жить там со мной и мучиться, каждый день мучиться…

Коноваленко дрожал. Пелена гнева спадала. Он разжал кулак, отпуская волосы жены, словно с трудом понимая, что натворил. Выдохнул, брезгливо вытерев потную от возбуждения ладонь о карман галифе.

– Собирайся, у тебя ровно пять минут…– дверь он плотно прикрыл за собой, оставив Валентину в одиночестве. Она встала, беспрестанно всхлипывая. Тушь потекла по щекам, оставляя черные грязные разводы. Ей ничего не оставалось делать, только собираться, управиться с вещами за пять минут, как приказал Андрей. Она боялась, боялась до жути собственного мужа, даже раньше не представляя, что он может быть таким.

Спустя пять минут они вышли из дома, где квартировали, пока Коноваленко ждал нового назначения, а еще через несколько часов поезд сообщением Москва-Саранск нёс их подальше от столицы, туда, где жизнь людей ограничивалась решетчатым забором с колючей проволокой и вышками по периметру огромной территории.

Всю дорогу молчали. В купе, куда им купили билеты находились еще двое попутчиков, таких же офицеров НКВД, как и Андрей, направляющихся в Мордовское управление лагерей с инспекционной проверкой. Очень быстро военные нашли между собой общий язык и забыли о Валентине, которой очень трудно было играть на людях роль заботливой и любящей жены. Она накрыла им небогатый, но подомашнему вкусный стол, из тех продуктов, что везли с собой проверяющие, а Андрей достал бутылку коньяка. Спиртное обнаружилось и у попутчиков. Вскоре купе загудело от шумных разговоров, анекдотов и обычной мужской болтовни. Поминутно бегали курить в холодный промозглый тамбур, а потом и вовсе перестали стесняться, забываясь в своей безнаказанности, дымя в приоткрытую форточку.

Валентина пробовала поначалу их останавливать, но потом плюнула на бессмысленные споры, поймав недовольный взгляд Андрея, залезла на верхнюю полку, потеплее укрывшись двумя одеялами, мгновенно заснула, безмерно уставшая от того кошмара, что ей пришлось пережить. При мысли, что ждет ее впереди становилось жутковато. Муж после ее измены превратился в настоящего зверя, Сашка скорее всего расстрелян. Глеб далеко…И только мысль о сыне и матери, находящихся в деревне под Ленинградом не давала ей совсем сойти с ума и покончить с этим раз и навсегда. Только ради сына стоило жить и дальше бороться, даже в таких нечеловеческих условия, в которых пытался заставить ее жить Андрей. Уже засыпая, Валя поймала себя на мысле, что теперь, когда все выяснилось, ее измена раскрыта, мужу выгоднее не давать ей развода, чтобы не портить и без того подпорченную репутацию, проще сделать так, чтобы Валентина сама перестала хотеть жить…Тогда безутешному вдовцу было бы проще вернуть благосклонность наркома и реанимировать свою карьеру. От этой простой мысли женщине стало жутковато, она постаралсь гнать ее от себя, повторяя, как заклинание, что вытерпит все, хотя бы ради своего ребенка.

– Грех…Большой грех об этом даже думать,– прозвучал во сне голос ее бабушки – религиозной старшуки, умершей еще до революции. – Бог терпел, нам велел! – твердила она из блеклого сизого тумана. Ее худенькую фигуру Валя ясно не видела, но точно знала, что это баба Катя.– Терпи, дочка! Терпеливым воздастся, как и каждому по делам его…

– Бабушка!– прокричала женщина. Ей так хотелось именно сейчас прикоснуться к родному и любимому человеку. Погладить морщинистую руку бабули, посмотреть в ее внимательные, чуть насмешливые глаза.– Ба…!

Рука Валентины, провалилась в туман, ощущая перед собой пустоту. Тело подалось вперед, потянувшись следом, и Валентина проснулась, осоловело моргая сонными глазами. Купе было погружено во тьму. Поезд стоял на какой-то длительной стоянке, меняли паровоз, перецепляли вагоны. От толчка при сцепке женщина, чуть не рухнула вниз.