Высшая мера

– Я старший этапа! Лейтенант Ковригин!– из теплушки выскочил паренек, мой ровесник, в длиннополой шинели, которая была явно сшита не по его размеру, волочившейся по талому снегу.

– Забирайте, гражданина!– сержант подтолкнул меня вперед, больно уперевшись стволом пистолета между ребер.

– Последний нынче!– кивнул лейтенант.– Сейчас к грузовому прицепят и в путь! Сил никаких нет их собирать во всем городам и весям.

– Верю!– кивнул сержант, довольный тем, что удалось так быстро справиться с порученным ему делом.

– Он спокойный?– уточнил Ковригин, намекая на то, что в нарушении всех инструкций я был без наручников.

– Бывший сотрудник…

– Ого! И куда его…Мордлаг…Сурово!– покачал головой лейтенант, быстро листая мое личное дело.– Нападение на инкассаторов, разбой, бандитизм…Да тут целый букет! Слышь, гражданин, а ты точно в НКВД служил?

– Точно!– буркнул я, обходя стоящих солдат стороной и направляясь к составу.

– С характером…– неодобрительно покачал головой Ковригин.

– Еще каким!– подтвердил сержант, пожимая руку молодому безусому лейтенанту, который бросился в след за мной, догоняя у самой теплушки.

– У нас тут не тюрьма!– окликнул он меня, когда я, хватаясь за поручни, пытался влезть в вагон.– Тут свои правила, этап…Надумаешь еще раз вот так куда-то шагнуть без моего ведома, шмальну тебе в спину и поминай, как звали…Уяснил?

Я медленно обернулся к нему, молодому, с красными с мороза щеками, с честным открытым лицом в шапке-ушанке набекрень, еще совсем юному и неопытному. Хотел ответить, что-то грубое, но передумал. Жалко стало парня.

– Хорошо…

Паровоз дал длинный гудок к отправлению. Лязгнула сцепка на отпущенных тормозах. Ковригин торопливо запрыгнул следом за мной, отталкивая меня от двери. Вагон качнуло. Стоило бы запомнить этот момент. Миг, когда моя жизнь окончательно, раз и навсегда разделилась надвое, теперь окончательно и бесповоротно. Из почти всесильного по республиканским меркам офицера госбезопасности, я неожиданно для себя, волею случая стал бесправным зэка, которого можно избить, не кормить, а то и вовсе убить, объяснив это потом пресечением попытки к бегству.

– Вот и все…– пробормотал Ковригин, наблюдая за мелькающими мимо станционными путями и пакгаузами. И от его слов противно заныло сердце, а в глазах, то ли от ветра, то ли от нахлынувших чувств неприятно засвербило. Я оглянулся на конвоира. Кто он в этой системе? Такой же винтик, как и я! Так же видет свободу через зарешеченное окно вагона. И разница в нас лишь в том, что он иногда может выйти подышать воздухом из душного, пропахшего насквозь потом и людскими испражнениями вагона, не ощущая на своей спине прицел автоматического оружия.

– Вот и все,– повторил я, отводя поскорее взгляд, чтобы молодой лейтенант не распознал моего настоящего состояния. Не верь! Не бойся! Не проси! Отныне это должно было стать моим жизненным правилом на очень и очень долгое время, если я хотел бы остаться в живых.

– Милости просим!– подтокнул меня снова Ковригин, пропуская вперед. Срочники, что сопровождали вместе с ним этап, ззапрыгнули в вагон где-то в хвосте.

Я повиновался, пришлось унять гордость, стерпев грубое обращение. Успокойся…Смирись…Твердил я себе. Ты теперь никто! Бандит! Зэк, но то, что понимал разум, простые и понятные вещи, отказывалось принимать сердце. Поморщился и шагнул внутрь теплушки, разгороженной пополам на две равные половины длинной крепкой, даже на вид, решеткой. В той часте, где обитал сопровождающий состав были сколочены широкие двухярусные нары, с наброшенной на них соломой и импровизированной подушкой из скрученной в несколько шинели. На них дремал, покачиваясь в такт движению паровоза, еще один из конвоиров. На расстегнутой до пупка гимнастерке я разглядел 3 «кубаря» на петлицах, соответствующих званию сержанта государственной безопасности. Мужчина был крепко сложен, плечист, на лице раскинулись длинные висячие запорожские усы, а лицо пересекал широкий косоугольный шрам, идущий от глаза через всю щеку багровым следом. Этот был явно более опытен, чем наивный простачок Ковригин, в разы более опасен, и по факту, скорее всего, руководил переброской этапа.

У его изголовья топилась небольшая прямоугольная буржуйка, чадящая креозотом. Видимо, бравые солдатики выменяли у работников станции на что-то шпалы. Сделали из них дрова и теперь грелись, наслаждаясь парящим теплом, исходящим от обшитых металлических листов.

Напротив буржуйки стройными рядами стояли несколько деревянных ящиков с консервами, картошкой и двухсотлитровый бак с питьевой водой, прикрытый металлической крыжкой, далее стол с керосиновой лампой и два стула. На столе разложен нехитрый натюрморт из закуски в виде куска сала и початая бутылка мутно-сизого самогона.

У арестантов условия были менее комфортными. Нары тоже были двухярусными, но их для десяти крепких мужиков, а именно столько я насчитал находившихся за решеткой, не хватало. Человек семь лежали вповалку на полу, кутаясь в черные жиденькие телогрейки.

– Чего замер? Не в Эрмитаже!– подтолкнул меня Ковригин вперед поближе к решетке.