– Мало…Много…– Коноваленко сжал кулаки и нервно опустил их на стол, нервически поддергивая мышцами.– Кто знает? Легче мне не стало…Да и тебе, думаю тоже. Я вот к чему…Нарком меня сегодня принял! Аудиенцию дал, так сказать. Ты вообще в курсе, потаскуха, что ты не только своему щенку, но и мне жизнь сломала? Ты мне карьеру сломала! Понимаешь ты это или нет?– он неожиданно резко подскочил к Валентине и схватил ее за руки, тряхнул, будто старую тряпичную куклу, с ненавистью глядя, как она испуганная все сильнее вжимается в стену, готовая разреветься.– Сука ты! Сука и тварь!– он замахнулся рукой на нее, но неожиданно остановился, грубо схватил женщину за подбородок двумя пальцами и повернул ее лицо к себе.– Ты понимаешь, что из-за тебя на моей жизни можно поставить крест? Из-за твоей похоти я лишился звания, должности, денег и власти, того, к чему стремился всю свою жизнь? Это ты понимаешь?! -рявкнул он, заглядывая ей в глаза. И в этом взгляде Валентине показалось, что промелькнула нечто, некая искорка, которой раньше не было, или она старалась ее не замечать.– Я карабкался из дерьма всю свою жизнь, лизал толстые партийные задницы, выслуживался, унижался, ради чего? Чтобы оказаться в Мордовском лагере вертухаем? Сторожить уркаганов? Ответь, почему?– Андрей со всего размаху врезал кулаком по стене, прямо над головой Валентины. Кожа на его пальцах лопнула, брызнув в разные стороны розовым.– Почему ты так поступила? Почему? У него, что хер толще? Или трахается он лучше? Почему?– заорал он ей в лицо, брызгая слюной. Лицо его исказилось, глаза бешено вылезли из орбит. Таким Влая его не знала…Даже не предполагала, что он может быть таким. Попробовала отстраниться, но он прижал ее крепко к стене, не давая и шага ступить в сторону.– Почему?!
– Он меня любил…– тихо проговорила она, пряча глаза в сторону.
– Любил?! А я? Я тебя не любил?– взревел взбешенный Андрей, валя ее на пол, как игрушку. Валя подалась, чувствуя, что сопротивляться бесполезно. Огромное тяжелое тело, воняющее перегаром навалилось на нее сверху и слепо зашарила по крепкому телу.– Любил, говоришь…Тогда я тебя сейчас тоже полюблю…– зашептал муж, разгоряченный скандалом. Его ладони мгновенно оказались у нее на бедрах. Холодные пальцы рванули платье, разрывая его пополам снизу вверх, бесстыдно оголяя грудь. Валентина ойкнула и попробовала прикрыться.– Стоять!– горячее дыхание мужа было где-то возле ее шеи. Пылающие губы коснулись щеки, спускаясь на грудь. Он уже раздевался, всем телом подаваясь вперед.
– Прошу…
– Что?
– Н-не н-надо!– умоляла Валентина, отталкивая сошедшего с ума супруга, упираясь ладонями ему в грудь.– п-прошу…
Слезы душили, но какая-то нелепая пугающая даже ее саму гордость не давала зареветь в полный голос. Она смиренно приняла его в себя, чувствуя, как напряженная плоть разрывает ее пополам, как разбивает остатки того хорошего, что осталось у нее в душе после брака. С каждым мерным толчком она ненавидела его все сильнее, терзаясь от позора и боли, сжигавших ее изнутри. Валентина прикрыла глаза, стараясь не думать о том, что ее насилует собственный муж, что его руки нагло шарят по ее телу, особо не заботясь о том, чтобы это было приятно, молясь лишь, чтобы это побыстрее кончилось. Время превратилось в бесконечность, сосредоточившись лишь в самом низу живота, отмеряя секунды в такт бешеным толчкам Андрея.
Все кончилось быстро. Коноваленко отвалился в сторону, слегка застонав на пике. Оправил расстегнутую форму, пряча глаза от прямого взгляда Валентины, так и лежавшей на полу кухни с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Не зная, что делать дальше, он налил себе еще водки и закурил, дрожащими пальцами, еле подкурив папиросу. Отошел к окну, выпуская в форточку клубы сизого дыма.
С трудом Валентина встала. Пальцы сжимали порванное платье, скрывая наготу истерзанного тела с кое-где оставшимимся синяками от пальцев Андрея. Она почему-то не могла разреветься. Не было сил…Пошатываясь, оглушенная болью и позором, женщина направилась в свою комнату, услышав доносящийся в след голос мужа:
– Вечером поезд! Собирай чемоданы!
И силы кончились! Она всхлипнула и ринулась в спальню, захлебываясь слезами, а Андрей так и смотрел в окно, где колкий мороз беззаботно и весело разрисовал стекло их очередной съемной квартиры. Шла зима 37-ого года.
Душная вонь автозака, а на деле обычного «воронка» с наглухо зашитыми металлическими листами окнами, сменилась чистым морозным ноябрьским воздухом. Дверь машины распахнулась и в открывшимся дверном проеме появилось улыбчивое лицо этапирующего меня сержанта.