Высшая мера

– А что с питанием перебои?– встревожился Андрей.

Головко снова промолчал, мол, сами увидите, чего языком зря трепать. Или же не понимает, что организму на одной тушенке, да стылой гнилой картошке не протянуть долгую саранскую зиму? Ничего он ему не сказал, лишь прицокнул на кобылу громче обычного, погнав ее чуть быстрее. Под это мирное укачивание, вернувшее Валю в детство, женщина уснула, чувствуя себя в полной безопасности, впервые за последние полгода.

Неизвестно сколько они добирались до лагеря. Она открыла глаза, когда вокруг уже серело, а на лесную дорогу, по которой трусила легкой рысью лошадка, спускались сумерки. Верхушки елей окутал густой туман, спускаясь все ниже и ниже, клубясь по яркам и оврагам теплой белой ватой. Валя проснулаьс оттого, что ноги ощутимо стали подмерзать. Поднялся северный пронизывающий ветер, ледяным колким огнем обжигающим лицо.

Головко молчал, кажется, дремая на козлах, а муж о чем-то сосредоточенно думал. Что творилось в его голове, было одному Богу известно, но у Валентины, за столько лет изучившей мужа, появилось стойкое ощущение, что ничего хорошего злая полуулыбка ни ей, ни работникам лагеря не предвещает.

– Еще долго?– неожиданно спросил он, недовольно кривя губы.

– Так, значит, уже почти приехали, товарищ капитан!– встрепенулся Головко, поправляя съехавшую на глаза шапку-ушанку, бывшую ему на несколько размеров больше положенного.

Уставшая, но почуявшая дом, лошадь напрягла последние силы и вынесла их на небольшую сопку, хрипя и закусывая удила. Перед глазами Вали предстал огромный поселок, построенный в форме правильного квадрата, огороженного по всему периметру тремя рядами колючей проволоки. Там, куда вела, извиваясь по склону сопки дорога, располагались широкие ворота, возле которых примостилась серенькая невзрачная будочка. Возле будки, перетоптываясь с ноги на ноги, бродил замерший, с поднятым воротником потрепанной шинельки красноармеец в буденовке с синей пятиугольной звездой. На плече у него висела винтовка Мосина, бьющая его при каждом шаге по бедру. Он довольно резво наворачивал круги вокруг будки, дуя на окоченевшие от холодного пронизывающего ветра пальцы, изредка приплясывая, чтобы согреться. Над воротами был растянут транспорант из красной кумачовой ткани. На нем широкими белыми буквами было начертано, что труд облагораживает человека и призыв к исправлению. Транспорант был старый, кое-где потрепанный. Один край его был слегка надорван и тревожно хлопал на ветру.

Далее стройными правильными рядами тянулись грубо сколоченные бараки. Они были четко разделены на некое подобие улиц. На каждой такой улице располагалось друг за другом до десяти строений, вряд ли пригодных для проживания людей. В самом дальнем углу периметра виднелся длинный широкий ров на всю длину лагеря. Его Валентина бы ни за что из той точки, где они приостановились, никогда бы не заметила, если бы рядом с ним на белом снегу не выделялся вал рыжей глины. За стройными рядами бараков стояло двухэтажной здание, сложенное из толстых массивных бревен, с настоящими окнами и шиферной крышшей, что было настоящей редкостью для этих мест, слева от него, еще одно, чуть поменьше и поскромнее, но все же то же солидное. Из высоких каменных труб в этих двух зданиях вился в небо тонкий серый дымок, который уже трудно было различить в сгущающихся сумерках и спускающимся тумане. По всему периметру, в пределах трех рядов колючей проволоки, на каждой улице отдельно в начале и конце, а так же по углам установлены были вышки. На каждой вышке сидело по пулеметчику, зорко всматривающемуся в каждое движение на улицах лагеря. Хотя лагерь был, на первый взгляд, пуст и покинут. Лишь в самом последнем из бараков звенело что-то и беспрестанно работало.

– Вот, значит, и есть наш Темниковский лагерь, сокращенно ТемЛаг!– гордо улыбнулся Головко, понукая кобылу к движению. Их качнуло в телеге, а Валентина вообще опрокинулась на спину. Дорогое пальто помялось, на него налипла целая куча соломинок. Она недоволльно отряхнулась, вспомнив, что совсем недавно встречали их по-другому, на красивой машине, а не на телеге, молодой офицер, а не старый сержант-сверхсрочник, глуховатый и повторяющий через слов «значит». При мысле о Сашке, ее сердце тревожно забилось, но она сумела совладать с собой, сделав каменное лицо. Не дай Бог, заметил бы ее воодушевление Андрей, не миновать большого скандала.

– Посторонись!– раздалось позади них бравурное и молодцеватое. Топот сотни пар сапог заставил заморенную кобылу шарахнуться в сторону, принимая правее. Валя обернулась, ища глазами источник крика.