Высшая мера

Петро улыбнулся самодовольно, но в то же время его лицо продолжало оставаться озабоченным:

— Кто же пойдет на третье действие? Давай скорей разгадывать.

Славка вынул из кармана гайку и зажал ее в кулаке.

— Если угадаешь, в какой руке, пойдешь ты.

Петро долго не решался, какую руку выбрать, сопел носом, потом сказал:

— Хитрый! Не держи кулаки за спиной, а то я угадаю — а ты гаечку переложишь.

Славка пожал плечами: «Вот чудак» — и поднес кулаки к лицу товарища, давай, мол, выбирай любой.

— Нет, дай-ка уж лучше я гайку буду держать.

— Пожалуйста.

Петро долго прятал, перепрятывал, затем поднял руки — и Славка сразу же выкрикнул:

— Правая.

Удачно. Гайка была в правой.

— Нечестно, ты подглядывал, — вскипятился Петро. — Давай переиграем.

— Не буду. Я не подглядывал.

— Знаешь, что я придумал? Давай на палке гадать.

Возле скамейки валялась ветка, Петро поднял ее, оборвал листья, обрезал ножиком концы и обхватил ее кулаком у нижнего среза. Славка нехотя сжал ветку кулаком повыше. Петро — еще выше, потом снова Славка.

Выигрывает тот, чей кулак последним обхватит палку…

На этот раз повезло Петру.

— Пожалуйста, можешь идти, — чуть насмешливо сказал Славка.

Петро взял контрамарку и пошел. Потом остановился.

— Не пойду. Ты ведь обижаешься, иди лучше ты.

— Я? Нисколечко не обижаюсь. Больно надо.

— Ну иди же, я тебя прошу.

— Что-то не хочется, иди сам, — гордо сказал Славка.

Пререкаясь, они дошли до входа. И тут у Петра от изумления глаза на лоб полезли:

— Смотри, в дверях никого нет, можно так входить, без всякого!

Видимо, контролеры посчитали, что на последнее действие никто из безбилетников не пойдет: какой смысл? Публика спокойно входила в театр, мужчины привычным движением бросали папиросы в урну. Мальчишки, слегка испуганные, вошли тоже — контрамарка была у Петра, а билет с оторванным контролем у Славки. На галерке оказалось немало свободных мест и, они, почти не дыша, забились в угол.

Поднялся занавес, заиграл оркестр. Но внезапно погас свет — и музыка оборвалась. Кое-кто из публики зашумел, даже засвистел пронзительно. Послышались голоса: «Сапожники! Опять движок у них сел!» Петро тоже приготовился свистеть, уже вставил два пальца в рот. Славка вовремя потянул его за рукав:

— Брось! А то выведут.

В это время стали зажигать керосиновые лампы, они у билетеров были наготове — электродвижок, видимо, барахлил не впервые. Внизу в проходе раздался чей-то звонкий голос:

— Подразделение комвзвода Василькова, на выход! — и тотчас же послышался стук сапог. Красноармейцы покидали театр.

— Куда они? — Петро наполовину свесился с балкона. — Может, они на задание идут?.. Да не держи ты меня за штанину, не свалюсь.

Наконец, дали свет…

Спектакль подходил к концу. Благодаря хитрости отставного солдата Осипа, Ульяна все-таки вышла замуж за своего любимого Алексея. Ему-то она и отдает хустку — в знак согласия, а дураку Стецьку вместо нее досталась… огромная тыква.

Весь зал аплодировал, смеялся над Стецьком, получившим отказ.

Через несколько минут мальчишки стояли у подъезда, чуть в стороне, чтобы не мешать выходившим зрителям. Улица становилась пустынной.

Вскоре появились и артисты. Ребята пошли вслед за Оксаной Ивченко, соблюдая при этом некоторую дистанцию. Запомнили они ее хорошо, и даже слабо освещенные улицы города не могли служить помехой.

— Потише топай, — шепнул Петро.

— Ничего, надо идти, как обычно, вроде бы мы и не выслеживаем, а так… случайно.

Путь их был не очень долгим: Оксана Ивченко жила в двух кварталах от театра, по Столыпинской улице, в особняке, огороженном деревянным забором, — по крайней мере, она туда вошла.

— Запомним этот дом, — сказал Петро, когда они стали возвращаться, — с завтрашнего дня начнем следить.

Славка утвердительно кивнул головой; взглянув на него, можно было подумать, что он чем-то расстроен. Просто он не находил ответа на вопрос. Как же так? Ведь вот недавно артистка выступала, говорила хорошо, правдиво: мол, не пойду за богача, а только за бедняка Алексея. А в жизни, значит, у нее наоборот — погналась за атаманским добром, атаманшей стать захотела…

А у Петра, судя по всему, мысли были спокойные, бестревожные, — он, задрав голову, смотрел на небо: может быть, звезды пересчитывал. Кто его знает…

Где-то вдали, на путях, прогудел паровоз, и снова стало тихо.

— А знаешь что, Славка? Ведь так мы можем каждый день в театр ходить… на третье действие. Завтра у них «Запорожец за Дунаем», потом «Наталка-Полтавка». Все пересмотрим.

— Нет уж, — буркнул Славка. — Будут деньги, пойдем. Зайцем не хочется.

— Больно гордый ты.

13

Был жаркий полдень. Оксана Ивченко дошла до угла, остановилась и закурила. Она механически взглянула на вывеску, прибитую к одноэтажному домику: «Парикмахерская Дорошенко и Пинкуса». Ниже, на зеркальной поверхности, где нарисована женская пышная голова, были еще два слова: «Дамское зало».

Выпуская струйку голубоватого дыма, Ивченко криво улыбнулась: она ненавидела, когда произносили «зало» и «зала» — и всегда употребляла это слово в мужском роде: «зал». Может быть, потому, что так прежде всего говорят о спортивных залах.