Невезучий паренек, на которого первоначально пало подозрение, как раз и споткнулся об нее, проходя вечером через парк. Он, ударив ногу, от души чертыхнулся, поднял биту и отбросил далеко в кусты. При таких уликах парню ничего хорошего не светило…
Однако при тщательной повторной экспертизе на бите были найдены и другие отпечатки, пробив которые по базе, тут же вычислили Кейна Дадли. «Пальчики» у него сняли еще в тот раз, когда задержали по подозрению в хранении наркотиков.
Уже стали известны в подробностях результаты экспертизы, уже задержали Кейна, и тот дал первые признательные показания, а О’Брайан все еще отказывался поверить в очевидное. Его разум упорно отвергал жуткую реальность.
На этот раз Кристоферу Литгоу не удалось выполнить просьбу бывшего патрона и опередить полицию. Единственное, что оставалось, — это сообщить Брендону название тюрьмы, куда, после предъявления ему обвинения, был помещен Кейн.
…Брендон вошел в камеру и остановился перед сидящим на постели Кейном.
— Скажи мне только одно, — тихо произнес он, — «да» или «нет»?
Кейн в ответ прыснул и отвел глаза в сторону. Брендон вдруг почувствовал, что у него нет сил не только задавать вопросы, но и вообще говорить.
— Это из-за Лиззи? — с трудом выдавил он.
Кейн покачал головой:
— Этим и должно было кончиться. Мы всегда были соперники — с детства. Эйбла хвалили и гладили по головке, меня — только ругали и наказывали.
— Неправда! — вырвалось у Брендона.
Оба разом замолчали. Издали послышался звук тяжелых шагов, через минуту растворившийся на другом конце тюремного коридора.
— Кейн, мне будет очень трудно потерять тебя… — нарушил тишину Брендон.
— Ты о чем?
— Я всегда любил тебя не меньше, чем твоего брата, а скорее даже больше… Ты, вероятно, это чувствовал…
— Нет, не чувствовал… никогда… — глухо проговорил Кейн. — Я был к тебе привязан, но все время оставался настороже.
Предельное изумление отобразилось на лице Брендона:
— Почему?!
— Потому что ты убил мою мать!
— Это была самооборона, ты же знаешь, — скороговоркой ответил Брендон.
— Самооборона, да? — ухмыльнулся Кейн. — Ты не хилый мужик, Брендон. Скажи: какой вред могла причинить тебе женщина, если пистолет был у тебя?
Брендон остолбенел. Воспоминания подступили стеной.
Время тогда текло, будто в замедленной съемке, но отчетливым оставалось каждое мгновение. Как сейчас он ощущал тяжесть металла в руке, сжимавшей пистолет, гладкую поверхность корпуса… И сразу — оглушенность и резкая боль в плече, последовавшая за отдачей…
«Какая это была модель? Кажется, все тот же австрийский „Глок“…» — Брендон рукой нащупал стул позади себя и сел.
— Ты слабо представляешь, как все произошло, — с трудом произнес он. — На самом деле… Когда вы были маленькие, я не мог вам все рассказать.
— Как раз в детстве-то ты и навешивал нам лапшу на уши. Думаю, у тебя с моей матерью были свои счеты. Лиззи мне рассказывала об их маленькой сестренке, которая замерзла насмерть. А вину свалили на мою мать.
Брендон угрюмо молчал, уставившись в пол. Столько лет он гнал прочь эти страшные воспоминания. Не позволял себе даже приблизиться к ним! И вот теперь… Теперь он заново проживал те далекие, нестерпимо долгие секунды, когда пистолет, наконец, оказался у него в руках…
— Ну так как, Брендон? Значит, правда? — с усмешкой сказал Кейн. — Только вину-то, сам знаешь, надо сперва доказать! А ты палишь с бухты-барахты.
— Кейн… Я не считаю, что должен оправдываться… — потухшим голосом произнес Брендон. — Но если ты хочешь… я готов рассказать.
— Не надо! — зло отрезал Кейн.
Опять наступила тишина.
Брендон тяжело поднялся. Получалось, что они поменялись теперь ролями: не он допрашивал Кейна, а тот его. Но оставалось еще спросить самое важное…
В эту минуту парень глянул исподлобья:
— Ну, чего тебе еще?
— Почему ты молчал, пока тебя не прижали к стенке? Ты же знал: из-за тебя может пострадать безвинный человек!
— Считаешь меня за идиота? Кто же в здравом уме себя выдаст?
— Кто в здравом уме убьет собственного брата?!
— Я не хотел его убивать, — мотнул головой Кейн. — Так получилось…
Брендон оторопело уставился на сына. Эта последняя фраза докатилась до него, как эхо из далекого прошлого.
Все, все повторяется! Все возвращается на круги своя.
— Рассказать подробности? — холодно спросил Кейн.
— Нет! — резко прервал его Брендон, потом тихо добавил: — Это верная смерть, Кейн. Тебя осудят.
— Я… несовершеннолетний, — неуверенно проговорил тот.
— Это означает лишь, что тебя не смогут казнить до исполнения двадцати одного года. И ты должен бы это знать.
— Что ж, — пожал плечами Кейн, — действуй, папочка! У тебя целых три года в запасе. Не ты ли все время повторял, что американский суд — это театр? Вот и сыграй теперь в нем хорошенько — с размахом.
— Я не стану защищать тебя, Кейн… Не могу, — тихо, но твердо сказал Брендон. — Твое дело возьмет Литгоу.