Высшая справедливость. Роман-трилогия

Вбежав в дом, он уже рвал и метал, пиная любой предмет, попадавшийся на пути, и на кухне перебил всю подвернувшуюся ему под руку посуду.

Наконец Стиви обнаружил, что Брендон в доме, и тут же со сжатыми кулаками ворвался к нему в кабинет.

— Убью! Убью гада! Задушу! Своими руками задушу! — брызгая слюной, заорал Стиви.

Брендон, сидя в задумчивости в кресле посреди комнаты, поднял глаза и молча уставился на него.

Понятно было, что парень не шутит. И если бы Кейн не сидел сейчас в тюрьме, то он вряд ли бы уже ходил по этой земле. Стиви бы постарался.

— А ты что, собрался его защищать?! — накинулся он на Брендона. — Только попробуй!

Брендон медленно покачал головой.

— Пусть его оправдают — пусть только посмеют! — продолжал кричать Стиви. — Его только могила исправит! Да что убить — убить мало! Пытать и пытать, пока не сдохнет, зараза! Или искалечить так, чтоб всю жизнь потом мучился!

Стиви орал и орал, надрывая глотку, и никак не мог остановиться. А Брендон с изумлением смотрел на парня.

«Кто и когда вложил в его голову такие мысли: что с преступниками надо поступать именно так — казнить их без суда и следствия? Что им нет и не может быть прощения… И это несмотря на то, что отец его — жертва несправедливого приговора… Или это у него врожденное?» — думал Брендон.

— Послушай, мой мальчик, — тихо начал он, когда Стиви на секунду умолк. — Ты говоришь сейчас о мести. Но месть — первобытное чувство, оно способно лишь заглушить собственную боль. Библейский принцип «око за око» приводит только к слепоте. Слишком много страданий принесено в наш мир буквальным следованием этому принципу.

Стиви нахмурился, но ничего не ответил.

— Мы же с тобой живем в цивилизованном обществе, — продолжал Брендон, — во времена торжества Правосудия. А это единственный способ восстановить справедливость.

Стиви вдруг топнул ногой.

— Ты… ты… — с натугой выговорил он, как будто все слова, имевшиеся у него в запасе, мгновенно иссякли.

Стиви тряхнул головой, развернулся и выскочил в коридор, напоследок с силой хлопнув дверью.

Брендон вздохнул, поглядев ему вслед. Он даже почувствовал угрызения совести из-за того, что вовремя не повлиял на парня — все-таки тот рос без отца. Но тут уж вряд ли удастся что-то изменить: Стиви упрям и непреклонен. А ведь до совершеннолетия ему еще расти и расти!

И Брендон решил, что за Стиви надо будет не только присматривать, но и, возможно, защищать от него же самого.

А Кейн Дадли, оказавшись в одиночной камере — чего раньше не смог бы представить и в страшном сне, — казалось, не сильно переменился. Во всяком случае, ни в лице, ни во внешнем его облике не было заметно признаков подавленности или отчаяния.

Хотя для обвиняемого Дадли о раскаянии речь не шла, в душу Кейна постепенно стала заползать тревога. С каждым новым днем, проведенным в камере, он становился все мрачнее. И если раньше его угрюмость могла сойти за мужественность или, в лучшем случае, за сосредоточенность, то теперь за ней читались только злоба и страх.

…Этот день выдался заметно прохладнее предшествующих. Кейн приложил руку к решетке, резко провел ладонью по ребристому металлу, с мазохистской радостью ощущая особый, в нутро проникающий холод. Он отнял руку, повернул ладонью к себе — никакой грязи, только отпечатался яркий красный след…

«Прутья тонкие, редкие — будто и не тюрьма… — разговаривал он сам с собой. — Кажется, что голова спокойно между ними пройдет. Ан, нет! Не проходит… Был бы я каким-нибудь плоскоголовым дебилом — пролез бы запросто».

Кейн рванул в злобе решетку, потом прислонился к ней лбом. Со двора через вентиляционную щель на него повеяло тоскливой осенней прохладой. На небе сквозь редкие облака проглядывало солнце.

«Хоть бы ветер стылый подул — и горячку бы снял и просквозил до костей. Заболеть бы, что ли, и сдохнуть? Да разве здесь дадут?»

Он поглядел вниз. Там рос высокий куст жимолости, маленькие ярко-зеленые листочки тянулись к самому окну.

«Так и льнут к тебе, — хмыкнул Кейн. — Кажется, захочешь — и легко ухватишь их в ладони. Но не тут-то было! Сколько руку ни тяни — не достанешь…»

Потом посмотрел вверх.

«Как быстро облака по небу бегут! Вокруг все тихо, ни одна ветка не колышется, а они — бегут. Куда торопятся? Точно опоздать боятся. — Он протяжно вздохнул. — …Вот и жизнь моя бежит… торопится… к концу…»

Так и проходили его дни в ожидании суда — в нескончаемых разговорах с самим собой или с воображаемым собеседником.

* * *

Спустя три дня О’Брайан наконец отправился в город. Подъезжая к своей конторе, он вдруг не узнал вывеску на ней: как будто буквы там съехали и поменялись местами… Брендон зажмурился, сгоняя наваждение, и посмотрел снова — буквы, точно испугавшись, сразу выровнялись.