ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Боба, кроме меня, поимели две вещи. Во-первых, перед самым началом совещания на религиозную тему, меня неожиданно вызвали в Белый дом на заседание в Ситуационный центр, продлившееся дольше, чем я ожидал. Во-вторых, президент Буш, которого не было со мной в Ситуационном центре, продолжил свою тревожную тенденцию начинать совещания раньше времени. Это было не столь разрушительным, как пресловутые опоздания президента Клинтона, но то, что президент иногда начинал раньше, означало, что всем приходилось появляться сильно заранее. Вскоре после того, как стал заместителем генерального прокурора, я пропустил утренний брифинг с президентом по терроризму, потому что прибыв за пятнадцать минут, решил сходить в уборную прямо рядом с Овальным кабинетом (известную в моей семье как «самый высокий в стране горшок»), а когда вернулся, дверь Овального кабинета уже была закрыта, и совещание было в разгаре. Я понятия не имел, каков протокол для входа на идущее в Овальном кабинете совещание, а я был новеньким, так что не стал пробовать. Я ушёл.

Нервничавший Боб нашёл стул у стены в комнате Рузвельта, подальше от действа. Он видел пустое место за столом, где на обеих сторонах треугольной «палаточной карточки» было написано моё имя. И верный себе Джордж У. Буш с нетерпеливым видом раньше срока вошёл в комнату. Бедный Боб.

Буш мог быть нетерпеливым, и меня сводило с ума, что он всё начинал раньше срока, но меня поражало его острое, а иногда дьявольское, чувство юмора. В тот 2004 год он находился в самой гуще борьбы за переизбрание с демократом Джоном Керри, долбившем его за осуществление того, что Керри называл «безработным» экономическим подъёмом.

В одно из наших ежедневных утренних заседаний по терроризму с президентом, директор ФБР Боб Мюллер рассказал ему, что подозреваемый агент Аль-Каиды по имени Бабар, за которым мы внимательно следили, только что получил в Нью-Йорке вторую работу.

Мюллер, не обладавший славой комика, затем выждал паузу, повернул ко мне голову и произнёс: «И тогда Джим сказал…»

Буш посмотрел на меня, как и вице-президент Чейни. Я замер. Перед заседанием мы с Мюллером обсуждали вторую работу Бабара, и я сказал директору ФБР шутку, которую не ожидал, что придётся повторять президенту, который иногда проявлял вспыльчивость.

Время замедлилось. Я не отвечал.

Президент подтолкнул меня: «Что ты сказал, Джим?»

Я выждал паузу, а затем испуганно нырнул с головой: «Кто сказал, что вы не создали новых рабочих мест? У этого парня их два».

К моему огромному облегчению, Буш искренне рассмеялся. В отличие от Чейни. По пути из Овального кабинета я дёрнул Мюллера за руку.

— Ты убиваешь меня, — с улыбкой произнёс я. — Больше никогда так не делай.

— Но она была забавная, — ответил он с гримасой, считавшейся у него улыбкой. Боб не был шутником, и его строгая манера вести себя пугала большинство людей. В Бюро ходили слухи, что вскоре после 11 сентября он делал операцию на колене и отказался от анестезии, предпочтя прикусить кожаный ремень. Но я повидал достаточно, чтобы знать, что он обладает сухим и слегка чёрным чувством юмора. Которое и наблюдал теперь.

— А ещё личная, Боб. Это была шутка между нами. — Он понял, хотя по-прежнему считал, что это было забавно. На таком расстоянии я вижу, что он был прав.

Одним холодным зимним утром, когда город покрылся свежевыпавшим снегом, я наблюдал дьявольскую сторону президента Буша. Тем морозным утром Буш сидел в своём обычном кресле, спиной к камину, рядом с дедушкиными часами. По всей видимости, президент собирался куда-то отправиться на «Марин Один»[20], так что, как водится, репортёры в зимних куртках толпились снаружи возле Розового сада, чтобы снять его отлёт.

Едва я начал посвящать президента в детали одного дела о терроризме, как услышал звук его приближающегося вертолёта. Звук стал громче. Президент с каменным лицом поднял руку. «Джим, подожди минутку», — сказал он.

Он держал руку поднятой, чтобы я выждал паузу, слегка повернулся в кресле и посмотрел в окно на Южную лужайку, где собрался пресс-корпус. Я повернулся проследить за его взглядом и наблюдал, как опускавшийся вертолёт поднял с земли клубы снега, вызвав пургу, укутавшую в снег всех репортёров. Некоторые из них стали похожи на снеговиков. Растерянных снеговиков. Без абсолютно какого-либо выражения на лице, Буш снова повернулся ко мне, опуская руку. «Окей, продолжай», — сказал он.

Возможно, у Буша была немного скверная черта — ему явно понравилась та сцена — но он понимал, что юмор имеет важное значение для того сложного дела с высокими ставками, которым мы занимались. Одну минуту мы с полной серьёзностью могли говорить о терроризме, а в следующую наполнить Овальный кабинет смехом. Это был единственный способ справиться с этой работой — намеренно привнести в неё немного веселья и радости. Но в тот день в Белом доме мой друг Боб Троно не нашёл ничего радостного или забавного в своей встрече с президентом.

— Кого мы ждём? — спросил Буш, войдя в комнату Рузвельта за пять минут до назначенного времени.