ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

К концу долгого дня я устал, и готовился отправиться домой. Затем зазвонил мой мобильник. На линии был Дэвид Айрес, руководитель аппарата генерального прокурора Джона Эшкрофта. Айрес был одним из тех редких людей, которые, кажется, лишь становятся спокойнее посреди бури. И в переносном смысле этого слова разразился ураган, так что его голос был холоден, как камень. Айрес только что закончил телефонный разговор с Джанет Эшкрофт, дежурившей у постели своего мужа в Университетской клинике Джорджа Вашингтона. Генерального прокурора Эшкрофта госпитализировали с острым панкреатитом, столь сильным, что тот обездвижил его от боли в отделении интенсивной терапии.

Несколько минут назад, сообщил Айрес, оператор Белого дома попытался переключить звонок президента Буша на больного генерального прокурора. Я знал, что всё это означает. Как и Айрес. Как и сообразительная Джанет Эшкрофт, которая, как и её муж, являлась умным и опытным адвокатом.

Джанет Эшкрофт не приняла звонок. Она сказала, что её муж слишком болен, чтобы беседовать с президентом. Настойчивый президент Буш тогда сказал ей, что направляет в больницу своего советника Альберто Гонсалеса и руководителя своего аппарата Эндрю Карда, чтобы обсудить с её мужем жизненно важный вопрос, касавшийся национальной безопасности. Она тотчас предупредила Айреса, который позвонил мне.

Закончив разговор, я необычайно резким голосом сказал водителю Службы маршалов Соединённых Штатов: «Эд, мне немедленно нужно в клинику Джорджа Вашингтона». Настойчивость в моём голосе — всё что ему было нужно, чтобы включить мигалки и начать вести бронированную машину так, словно её забросили на трассу NASCAR[19]. С этого момента я участвовал в гонке — в буквальном смысле этого слова, гонке с двумя самыми высокопоставленными должностными лицами президента, в один из самых бурных, самых невероятных моментов за всю свою карьеру.

* * *

Работа заместителя генерального прокурора, особенно в годы сразу после 11 сентября, была невероятно напряжённой. Чем напряжённее была эта работа, тем настойчивее я всегда старался помочь своей команде получать радость от нашей работы. Смех является внешним проявлением радости, так что я полагал, что если делаю всё правильно, и помогаю людям обрести смысл и удовольствие от их работы, то на рабочем месте будет звучать смех. Смех также является хорошим показателем, что люди не воспринимают себя слишком серьёзно.

Когда я был заместителем генерального прокурора, то как часть того поиска радости и удовольствия, иногда организовывал нечто вроде туризма для персонала. К примеру, если я направлялся на большое совещание в Белом доме, то стремился взять одного из своих сотрудников, которые там ещё не бывали. Обычно для них это было весёлым развлечением. Однажды всё чуть не пошло ужасно не так.

Одной из главных инициатив президента Буша был поиск не противоречащих закону путей предоставления различными министерствами и агентствами грантов группам верующих. В большинстве агентств, таких как Министерство юстиции, было управление, посвящённое этой религиозной инициативе. В 2004 году президент Буш созвал руководителей этих министерств, чтобы те дали ему отчёт о своих успехах. Я должен был присутствовать от имени Юстиции. Незадолго до этого совещания я узнал, что каждый «основной» участник совещания — каковым я являлся — мог привести «плюс одного», что означало, сотрудника для своей поддержки.

Я хорошо знал нашу религиозную работу, так что мне не нужен был плюс один, но мне пришло в голову, что Боб Троно, один из моих наиболее ценных сотрудников, никогда не был на совещании в Белом доме. Боб был федеральным прокурором вместе со мной в Ричмонде, и вёл дело Леонидаса Янга, включая судебное преследование молодого священника, солгавшего ради мэра Янга. Я предложил ему переехать в Вашингтон и помочь мне в надзоре над Службой маршалов Соединённых Штатов и Федеральным управлением тюрем. Они были принципиально важными частями Министерства юстиции, но редко привлекали внимание Белого дома. Я подумал, что ему будет приятно получить шанс оказаться там.

Однако, когда я предложил эту идею, Боб её не прочувствовал. Он ничего не знал об этих религиозных усилиях — буквально, ничего — и ему было неуютно отправляться на брифинг с президентом Соединённых Штатов на эту тему. Я ответил, что говорить буду я, и мне не нужна была его помощь. После дополнительных протестов и заверений, он с неохотой согласился. «Не волнуйся», — сказал я. — «Я разберусь. Я не собираюсь поиметь тебя».