ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Каким бы ни был источник моего инстинкта, Чак Розенберг дал ему жизнь. Он побежал к моим сотрудникам, и вскоре дюжина юристов направлялась в клинику, понятия не имея, зачем едут, кроме того, что нужны были мне там. После этого я позвонил директору ФБР Бобу Мюллеру, который был в ресторане с женой и одним из детей. Я хотел, чтобы Боб Мюллер был свидетелем происходящего. Мюллер и я не были особо близки и никогда не виделись, кроме как на работе, но я знал, что Боб понимал и уважал нашу правовую позицию, и глубоко заботился о верховенстве права. Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы всё делать правильно. Когда я поведал ему, что происходит, он сказал, что немедленно будет там.

Моя машина с визгом остановилась на подъездной дорожке клиники. Я выскочил из неё и побежал по ступенькам на этаж Эшкрофта, с облегчением узнав, что прибыл до Карда и Гонсалеса. Реанимационная палата Эшкрофта находилась в конце коридора, из которого убрали других пациентов. В тускло освещённом холле находились лишь с полдюжины агентов ФБР в костюмах для защиты генерального прокурора. Я кивнул агентам и сразу направился в палату Эшкрофта. Он лежал на кровати, накачанный сильными лекарствами. Его кожа была серой, и, казалось, он не узнаёт меня. Я приложил все усилия, чтобы рассказать ему, что происходит, и напомнить, что это касалось той темы, которую мы обсуждали за обедом перед тем, как он заболел. Не могу сказать, понял ли он что-нибудь из того, что я говорил.

Затем я вышел в холл и поговорил с ведущим агентом ФБР по охране Эшкрофта. Я знал, что Кард и Гонсалес прибудут с охраной из Секретной службы и, сколь невероятным кажется это сейчас, опасался, что они могут попробовать принудительно удалить меня, чтобы поговорить с Эшкрофтом наедине. Стоя рядом со специальным агентом ФБР, я снова позвонил Бобу Мюллеру на мобильный. Он был в дороге.

«Боб», — сказал я, — «мне нужно, чтобы ты приказал своим агентам ни при каких обстоятельствах не позволять выпроводить меня из палаты Эшкрофта».

Мюллер попросил меня передать телефон агенту. Я подождал, пока агент выслушает, твёрдо ответит «Да, сэр», и вернёт телефон.

Агент посмотрел на меня стальным взглядом. — «Сэр, вы не покинете эту палату. Это наша сцена».

Я вернулся в палату Эшкрофта. К этому моменту ко мне присоединились Голдсмит и Филбин. Я сел в кресло справа от постели Эшкрофта, глядя на левую сторону его головы. Он лежал с закрытыми глазами. Голдсмит и Филбин стали позади меня. В то время я этого не знал, но у Голдсмита в руке была ручка, чтобы сделать подробные записи всего, что он видел и слышал. Джанет Эшкрофт стояла у дальнего конца кровати, держа правую руку находившегося в полубессознательном состоянии мужа. Мы молча ждали.

Спустя несколько минут, дверь больничной палаты открылась, и вошли Гонсалес с Кардом. Гонсалес держал у пояса манильский конверт[22]. Двое мужчин, оба одни из ближайших доверенных лиц президента Буша, остановились с моей стороны кровати, у левой ноги Эшкрофта. Я мог бы протянуть руку и коснуться их. Помню, как я думал, что могу сделать, если они попытаются подсунуть Эшкрофту что-то на подпись. Но то, что эта мысль вообще приходила мне в голову, казалось безумством. Я действительно собирался биться на кулаках с этими людьми у кровати генерального прокурора?

Гонсалес заговорил первым: «Как вы, генерал?»

«Не очень», — пробормотал Эшкрофт советнику Белого дома.

Затем Гонсалес начал объяснять, что они с Кардом находились здесь по поручению президента, касавшегося жизненно важной программы национальной безопасности, что было необходимо, чтобы программа продолжалась, что они провели брифинг с руководством Конгресса, которое поняло ценность этой программы, хочет её продолжения, и желает сотрудничать с нами, чтобы снять все правовые вопросы. Затем он сделал паузу.

И тут Джон Эшкрофт сделал нечто, удивившее меня. Он на локтях приподнялся на кровати. Его усталый взгляд был прикован к людям президента, и он открыл беглый огонь по Карду и Гонсалесу. Он сказал, что его ввели в заблуждение насчёт рамок программы слежки. Он высказался, что ему давно отказали в правовой поддержке, в которой он нуждался, своими требованиями к сокращению числа «посвящённых». Затем он сказал, что теперь, когда он это понимает, у него есть серьёзная обеспокоенность в отношении правовой основы частей программы. Выбившись из сил, он откинулся на подушку, тяжело дыша. «Но сейчас это не имеет значения», — сказал он, — «потому что я не генеральный прокурор». — Вытянутым пальцем дрожащей левой руки он указал на меня. — «Вот генеральный прокурор».

Палата погрузилась в тишину на несколько ударов сердца. Наконец, Гонсалес произнёс два слова: «Будьте здоровы».

Не глядя на меня, двое мужчин повернулись к двери. Когда их головы отвернулись, Джанет Эшкрофт сморщила лицо и высунула им вслед язык.