ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Примерно пять минут спустя, после того, как Кард и Гонсалес покинули здание, в палату вошёл Боб Мюллер. Он наклонился и очень лично заговорил с Эшкрофтом — настолько лично, что очень удивил бы всех, хорошо знавших стоического Мюллера.

— В жизни каждого человека настаёт время, когда Господь испытывает его, — сказал он Эшкрофту. — Сегодня вечером ты прошёл своё испытание. — Эшкрофт не ответил. Как тем вечером записал у себя Мюллер, он обнаружил генерального прокурора «ослабленным, едва способным говорить, и явно напряжённым».

Этот момент тяжело подействовал на меня. Моё сердце бешено стучало. Я ощущал лёгкое головокружение. Но услышав ласковые слова Боба Мюллера, я готов был расплакаться. Закон восторжествовал.

Но Гонсалес с Кардом ещё не закончили со мной. Один из агентов позвал меня во временный командный центр, устроенный ФБР в соседней палате. Кард был на телефоне, и руководитель аппарата президента, всё ещё на взводе после общения с Эшкрофтом, был зол. Он приказал мне немедленно ехать к нему в Белый дом.

Я был настолько раздражён попыткой манипулировать больным, возможно умирающим человеком, чтобы нарушить закон, что больше не мог сдерживаться. — «После того поведения, свидетелем которого я только что был», — сказал я Карду, — «я не буду встречаться с вами без свидетелей».

Он распалился. — «Какого поведения?» — запротестовал он. — «Мы там были, лишь чтобы пожелать ему выздоровления».

Эта ложь была ядом, но я не собирался отвечать на вызов. Я снова повторил, медленно и спокойно: «После того поведения, свидетелем которого я только что был, я не буду встречаться с вами без свидетелей». — И затем добавил, так как это только что пришло мне на ум, — «и я имею в виду, что этим свидетелем будет генеральный солиситор[23] Соединённых Штатов».

— Вы отказываетесь приехать в Белый дом? — спросил явно растерявшийся Кард.

— Нет, сэр. Я приеду, как только смогу связаться с генеральным солиситором, чтобы он поехал со мной. — Звонок был завершён. Я подумал о Теде Олсоне, генеральном солиситоре, по той же причине, по которой ранее подумал о Бобе Мюллере. Как и с Бобом, мы с Тедом не были друзьями, но я любил и уважал его; что важнее, как и президент с вице-президентом. Мне нужен был его авторитет, его вес у них. Я также не сомневался, что он увидит те же правовые вопросы, что и мы, если вице-президент пустит его в круг. Я позвонил Олсону, который также был на ужине. Он согласился немедленно встретиться со мной в Министерстве юстиции, и сопроводить в Белый дом.

Вскоре после 11 часов вечера, когда начал накрапывать лёгкий дождик, мы с генеральным солиситором ехали в Белый дом в бронированном автомобиле службы маршалов США. Мы прошли по ковровой лестнице в офис Карда в Западном крыле, в нескольких шагах от Овального кабинета, где Кард встретил нас у своей двери, попросив Теда Олсона подождать снаружи, пока он переговорит со мной. Кард выглядел успокоившимся, так что мои инстинкты подсказали мне не упираться, чтобы Олсон находился в комнате.

Едва мы оказались наедине, Кард начал с того, что выразил надежду, что все успокоятся. Он сказал, что слышал «разговоры об отставках». Позже я узнал, что Джек Голдсмит попросил своего заместителя, который, как и большинство других, не был посвящён в программу, подготовить для него прошение об отставке. Заместитель предупредил друга в Белом доме, который очевидно проинформировал Карда. Руководитель аппарата мог предвидеть надвигавшуюся катастрофу в виде разрушительных заголовков и политического скандала в год выборов.

— Не думаю, что люди вообще должны угрожать уйти в отставку, чтобы добиться своего, — ответил я. — Вместо этого, — продолжил я, — им следует упорно работать, чтобы добиться чего-либо правильного по существу дела. Если они этого не могут, и проблема достаточно важна, тогда им следует уйти.

Дверь в кабинет Карда открылась. Вошёл Гонсалес. Он видел сидевшего снаружи Олсона, и пригласил его тоже в кабинет Карда. Мы вчетвером сидели и спокойно обсуждали состояние дел. Мы не пришли ни к какому соглашению, и они не объяснили, что делали у постели Эшкрофта, но эмоциональный накал спал. Мы прервались.

* * *

Годы спустя я услышал, как перенёс ту ночь мой персонал, когда столь многие из них узнали, что происходит что-то плохое, и понеслись в клинику, не зная, что на самом деле происходит. Чак Розенберг, мой руководитель аппарата, бродил по улицам вокруг клиники, но не смог найти свою машину. Он выскочил из неё и побежал в клинику, чтобы быть со мной. В спешке он не запомнил, где припарковался. В 2:30 утра он взял такси домой. Розенберг не пил алкоголь, так что его жена была озадачена его неспособностью отыскать свой автомобиль. Таинственность лишь усугубилась его объяснением, что «возможно, когда-нибудь я смогу рассказать тебе». Прошли годы, прежде чем она узнала эту историю. К счастью, на следующий день на рассвете он нашёл семейный автомобиль.