Выстрел на Большой Морской

— Вот я сейчас задам тебе копоти! Чё пристал к бабе?

Алексей, не глядя на него, схватил защитника за загривок, пригнул к полу и сильно сжал пальцы. Тот охнул, засучил руками, пытаясь вырваться, но у него не получилось. Держа Флегонта одной рукой, второй Лыков вынул записку Пашки-Канонира и протянул её Антонине.

— Грамотная? Тогда читай.

Девушка взяла письмо, повернулась к свету и стала медленно читать его про себя, шевеля губами. Флегонт к тому времени уже затих, кротко ожидая своей участи. Алексей разогнул его и сказал только одно слово:

— Брысь!

И рослый осанистый мужчина мгновенно скатился вниз по лестнице и исчез.

Дочитав записку до конца, Нина вернула её гостю и сказала, отступая в комнату:

— Проходи. Эко ты моего нового-то напужал; а такой был бравый!

— Не люблю, когда, не спросясь, руки распускают.

— Где ты с Пашкою встренулся?

— В Семибашенном[30]. Вчерась оттуда; а Пашке ещё два года тужить.

— За что угодил? — полюбопытствовала девица Непотребкова, с любопытством оглядывая крепкую лыковскую фигуру.

— Щелбана дал одному стрекулисту. Навроде твоего драгуна, бравый чересчур! Его в Обуховскую больницу, меня в Семибашенный.

— Твоими щелбанами, как я погляжу, на Скотопригонном быков валить можно. И как вышел?

— Как все выходят? Отначился[31]. Ты вот про Мишку расскажи, где мне его сыскать?

Но тут их разговор прервал топот на лестнице, и в комнату ворвался здоровенный детина с типично бандитской рожей и с регалкой[32] на крепкой волосатой груди, проглядывающей в вороте рубахи. Из-за его плеча осторожно, но с оттенком злорадства высовывался Флегонт.

— Это что за лиходейство во вверенном доме? — заревел детина, угрожающе подступая к титулярному советнику. — Кто таков, какого звания?

— Лыков Алексей Николаевич, — спокойно представился сыщик. — А ты чего сюда припёрся? Ещё один драгун?

— Я — Кобёл, — гордо отрекомендовался детина. — Тутошний комендант. Говоришь, Лыков? Ха! Я про тебя, кажись, слыхал! Маненький, а любых батырей ломает… Это ты о прошлом годе в Псковской тюрьме с Большим Сохатым сидел? Он об тебе чудеса рассказывал…

— Было дело. Знаешь Сохатого?

— Товарищ мой! Щас у меня в гостях сидит, в соседнем дому!

— Во как! — обрадовался Лыков. — Будь я проклят на семи кабаках! Веди его сюда. Я тут быстренько закончу, и пойдём в хорошее местечко царя поздравлять[33]. Зубы сполоснём. Год целый не видались — надобно вспрыснуть!

— Ага, я мигом, — просветлел лицом Кобёл. — А ты, девка, — повернулся «комендант» к Антонине, — ответь господину Лыкову всё, что ни спросит. Это такой человек!

И убежал.

Большой Сохатый, или, по метрике, Рафаил Осипов, был знаменитый на севере России «иван», главарь шайки дергачей. Лыков действительно встречался с ним в Псковской тюрьме и там они сдружились. Появление авторитетного уголовного приходилось на руку сыщику, так как подкрепляло его легенду и могло облегчить поиски.

Рассказ Нины был коротким и ничего нового не дал. Мишку она не видела уже три месяца и была на него сердита. Искать его посоветовала на Холерном кладбище; это Алексей знал и без неё.

Через четверть часа тёплая компания из трёх человек сидела в чистой половине трактира «Весёлые острова» на Опочининской улице и употребляла водку. Лыков угощал. Большой Сохатый был действительно крупный, атлетического сложения парень лет сорока, русобородый, со смышлёными глазами и волевым решительным лицом. Фигура очень даже заметная в преступном мире столицы, он оказывал Лыкову очевидные знаки уважения. Кобёл как самый младший больше помалкивал.

— Тебе же, Рафаил, за Бугры[34] подорожную рисовали, — полюбопытствовал Алексей. — А ты здесь…

— Через месяц после тебя сорвался. Раздобыл плакат, поселился в съезжем доме[35] на Коломенской. Ребят собрал, работаем потихоньку. Живём, хлеб жуём, а ино и посаливаем… А ты как в этой помойке оказался?

— Вот, — Лыков протянул Сохатому записку. — Попал я тут случайно в Семибашенный, ненадолго. Познакомился с человеком, Пашка-Канонир кличут. Не слыхал?

— Не. Среди серьёзных такого нет.

— Да он рядовой дергач, — вставил слово Кобёл. — Жил однова в «Кекинских домах» с приятелем своим, колбасником.

— Этого колбасника я и ищу. Мишкой Самотейкиным называется. Ты, Кобёл, его знаешь?

— С Антониной сожительствовал. Вот богатырь, так богатырь! Медведь, а не человек!

— Ну, — рассмеялся Осипов, — не видал ты, товарищ, Алексея Николаича в деле. А я видал! Он твоего медведя в мыша обратит.

— А кстати, Кобёл, что это за должность у тебя такая — комендант? — спросил Лыков. — Чем занят в присутственные часы?

— За порядком слежу. Приставлен к «Кекинским домам» от Анисима Петровича Лобова, — солидно ответил Кобёл.

— О-о! Большой, стало быть, в Гавани человек.

— Да уж не последний.

— Скажи, Алексей Николаич, за кой хрен тебе понадобился тот колбасник? Фигура мелкая, — перебил «коменданта» Большой Сохатый.

— Не он сам нужен, а его «маз». Мишка состоит при одном человеке, бывшем офицере; вот его я ищу.

Тут его собеседники вдруг молча переглянулись, и их лица приняли одинаково бесстрастное выражение.