Выстрел на Большой Морской

— Ко мне опасно, дворник заметит, донесёт. Пашка-Канонир сказывал: дед правильный, в ста водах вареный. Из ваших, из деловых, но на пенсионе. Зовут Пахом-Кривой. Восьмой десяток разменял, а в молодости, говорят, лихой был «хомутник»[51]. Договоримся. Дашь ему пентух [52], так он тебя до второго пришествия скрывать будет. С деньгами я помогу на первый раз. А утром скажешь, где твои ребята обретаются, я их обойду осторожненько. Всё, пора менять извозчика!

Глава 12 Холерное кладбище

Они приехали на Куликово поле, когда уже начало темнеть. Сменили нескольких извозчиков, долго отсиживались в малоизвестном трактире на Охте. К пустому кладбищу днём лучше не соваться — подозрительно. Агенты сыскной полиции шарили по всему городу в поисках Большого Сохатого, и приходилось быть очень осторожными.

Выгрузив из санок корзину с провизией, двинулись по Старо-Муринской дороге. Чтобы ублажить сторожа, да и самим не скучать, мандры[53] купили много: тамбовский окорок, сало, ситный, круг страсбургской колбасы, мочёные яблоки, жестянки с сардинами и осьмуху водки.

Оставив слева обширное католическое кладбище, беглецы добрались до каменной полуразвалившейся ограды. Вошли в калитку и сразу же из глубины зарычала собака. В почерневшем снегу вела вглубь всего одна тропинка; зашагали по ней. Сугробы да высоченные деревья, меж которыми лишь кое-где проглядывали покосившиеся кресты. Пройдя саженей пятьдесят, обнаружили убогую сторожку, в единственном окне которой горел скупой свет.

Огромный лохматый пёс с лаем бросился на них. «Иван» застыл с опаской. Лыков, которого все собаки почему-то панически боялись, шагнул вперёд.

— Что, Полкашка, звонить будем или за ум возьмёмся? — властно спросил он.

Пёс сразу же лёг на снег и перевернулся, капитулянтски подставляя пузо.

Алексей протянул к нему руку, и Полкан принялся её подобострастно лизать.

— То-то же… Прощаю на первый раз. Пошёл вон!

Пёс мгновенно умчался в темноту.

— Ты как это сделал? — заинтересованно спросил Сохатый.

— Сам не знаю. Меня любят все кошки и лошади. А боятся волки, собаки и даже обходят бешеные быки.

— Я их понимаю, — хихикнул бандит и бодро стукнул в окно. — Эй, хозяин, принимай гостей!

Дверь быстро открылась и на крыльцо без шапки вышел старик: жёлтый, но ещё крепкий и жилистый, с длинными седыми космами и суровым взглядом. Сообразно кличке, он был кривым на один глаз.

— Кто такие будете и чего вам тута спонадобилось? — строго и безбоязненно спросил старик.

— Здравствуй, дед Пахом, — снял барейку Лыков. — Извини, что явились без спросу: нужда заставила. Пашка-Канонир сказывал, к тебе можно.

— А, Пашка… — помягчел сторож. — Ну, ежели от него — заходьте.

И впустил гостей в дом, немедля заперев дверь на засов.

Тесная, в одну комнату, сторожка была жарко натоплена. На столе стоял огарок свечи, рядом миска с квасной тюрей; одиноко лежала корка хлеба.

— Ты чего это, паря, с моим Шариком сделал? — спросил первым делом хозяин. — Я в окно глядел, да не понял. Он у меня всю округу в страхе держит, а к тебе сразу брюхом обернулся.

— Здесь твой волкодав, неподалёку. Побегает и вернётся.

Дед Пахом крякнул и сменил тему:

— Что там Пашка? Давно ль ты его видал?

— Второго дни, как расстались. Меня отпустили за недоказанностью, а он в Семибашенном остался. И ещё два года там просидит.

— Так. А сюда пошто пришли? Кто такие, как звать? Доложитесь по порядку.

— Меня, старик, — выступил вперёд «иван», — кличут Большой Сохатый. Может, слыхал?

— Большой Сохатый? Наслышан. Это ты в семьдесят восьмом верховодил «вардалаками»[54] на Горячем поле, и вы попались на отставном гвардейском капитане?

— Я, отец.

— Потом ты утёк с этапа, дергачил во Пскове, опять попался и снова, будто бы, сбежал?

— Всё так.

— Кто у тебя в отряде был из Поима?

— Зосима Припадошный, только он сейчас в Нерчинске.

— Ну, вот тебе красный угол и лучший кусок! Добро пожаловать, гость дорогой!

И Пахом поклонился «ивану» чуть не в пояс. Тот принял это как должное, но и сам выказал старику полное уважение. Было видно, что одного поля ягоды: старый душегуб приветствовал своего достойного сменщика.

— А это что за молодец? — ткнул Пахом-кривой пальцем в Лыкова. — На нашенского-то не похож…

— Зовут Алексеем Лыковым. Тёртый «брус». Парень своенравный да на руку тяжёлый, через что и страдает. Не фартовый, верно, но свой, проверенный.

— Проверенный… — забубнил сторож, недоверчиво разглядывая сыщика. — Ты сам, что ли, проверял? Не нравится он мне. Не нашего полка драгун.

Отставной головорез словно нутром чувствовал, что Алексей сделан из другого теста.

— Ты вот что, дед Пахом, — жёстко свёл брови Большой Сохатый. — Гонишь его — гони и меня! Алексей Николаич меня сегодня из капкана выдернул, двум легавым чёсу задал — будут помнить до новых веников. Я за него ручательство даю.

И старик сразу успокоился и принялся разбирать корзину. Ему и в голову не пришло усомниться в ручательстве «ивана»… Хорошо, подумал Алексей, что я зацепился за Сохатого в Гавани и появился здесь с ним; одному бы мне кривой сторож не поверил.