Выстрел на Большой Морской

Около сотни посетителей, казалось, все говорили одновременно. Пятёрка самых шумных собачилась в дальнем углу; спор быстро перешёл в драку. Трое принялись мутузить двоих, те отбивались пивными бутылками. Окружающие не обращали на это особого внимания…

У окна, на чистой половине четверо крепких, коротко остриженных парней пили водку и тихо о чём-то беседовали. То ли дезертиры, то ли «волки Сухого оврага» обсуждают предстоящую ночную операцию…

В проходе между столами лежала на спине молодая женщина с подбитым глазом, в модном, но разодранном спенсере, и как будто спала. Люди спокойно перешагивали через неё и шли дальше…

Шумная компания из десятка мужчин и женщин, сбиваясь с мотива, залихватски распевала «Пропадай моя телега, все четыре колеса!». Стол ломится от бутылок, а закуска отсутствует начисто. Явно «красные», то есть воры, прокучивали ночной хабар…

У стойки двое бритых наголо мужиков самого разбойного вида о чём-то шептались с буфетчиком. Беглые каторжники…

Благообразный старик в живописно драном одеянии сидел в одиночестве и цедил крепкий чай. Ему единственному из всей публики прислуживал половой с испитой физиономией. Староста артели нищих зашёл погреться…

Ещё одна немногочисленная компания, составленная исключительно из мужчин, вполголоса переговаривалась в углу. Лица тёртые, спокойно-уверенные, в неспешности жестов сквозит осознание своего превосходства над прочим людом. Это уже не забирохи, а мокрушники, судя по повадкам. И не боятся сюда ходить!

Лыков обогнул лежащую женщину и прошёл прямо к стойке. Грязная, как и всё вокруг, она была заставлена большими блюдами, на которых лежали калёные яйца, солёные огурцы, куски печёнки и толсто нарезанные ломти хлеба. Слева от кабатчика красовался трёхведерный самовар из британника, справа — высокий буфет с запертыми в нём графинами с наливками. У стены, на полке, длинной шеренгой выстроились бутылки с водкой; рядом стоял огромный пирог с курятиной, разделённый на фунтовые куски. Довершала картину необъятных размеров корзина, доверху наполненная бутылками с дешёвым трёхгорным пивом.

Бритые мужики у стойки с появлением Лыкова тут же замолчали, неприязненно глядя на незнакомца. Буфетчик, рослый, широкоплечий, как цирковой атлет, грубо спросил:

— Чего надо?

— Не чего, а кого, — спокойно ответил Алексей. — С Афанасьевым хочу потолковать.

— А кто ты такой, чтобы он с тобой толковал? Шляются тут всякие…

— Это не твоё дело. Ты позови, а Марк Иванович сам решит.

— Ванька, — вмешался тот из беглых, что помоложе, — а дай-кось я его отважу!

— Нет, — ответил буфетчик, видимо, тот самый Кулаков, внимательно разглядывая Лыкова. — Марк не любит незнакомых; тут надо разобраться.

И ушёл во внутренние комнаты. Бритый же встал прямо перед Лыковым и нагло вперил в него взгляд. Глаза жёлтые, злые, как у рыси, смотрит вызывательно и только ищет повод подраться… Однако Лыков не обращал на него ни малейшего внимания. Он облокотился о стойку и спросил у второго бритого, постарше:

— Всегда такой скипидаристый?

— Через раз, — ухмыльнулся беглый, обнажив при этом беззубый рот.

— Не учили ещё. Тебя вон, видать, что учили — не ищешь на копейку лиха.

— Вот-вот, и я ему то же говорю: держи, Васёк, язык на привязи, а то оторвут его по самые колена! — засмеялся обратник, толкая своего напарника в бок.

— Заклюй тебя муха! — мгновенно рассвирепел молодой. — А вот щас ты у меня проедешь четвертнёй![90]

И вцепился в Лыкова. Но не преуспел: тот схватил его одной рукой за пояс, легко, как ребёнка, приподнял и усадил на самый верх буфета. Васька, опешив, замолчал, а его напарник загоготал в голос:

— Ай молодец! Вот это позабавил!

Тут к стойке подошёл невысокий, средних лет бородач с умными быстрыми глазами. Поглядел наверх, на обескураженного парня, сидевшего, свесив ноги, и скомандовал его приятелю:

— Мозгля! Помоги этому дураку слезть, и сгиньте оба.

Потом обернулся к титулярному советнику:

— Я Афанасьев. Что за разговор?

— Здравствуйте. Меня зовут Лыков Алексей Николаевич. Я из Петербурга.

— Угу. Дальше что?

— Я ищу двух людей. Первый — Рупейто-Дубяго. Высокий, рыжий, бывший офицер. Второй — его фиделька[91], Мишка Самотейкин. Тот просто колбасник.

— Ко мне почему пришли? Я колбасы не варю.

— Я знаю. Но говорят, вы человек весьма сведущий и знаете о Москве всё.

— Сыскная полиция ещё есть, там тоже сведущие люди сидят.

— Туда мне нельзя.

— Деловой?

— Нет. Я — вольный человек, ни от кого не прячусь. Просто не люблю их.

— А уж как я сыскных обожаю! Ладно. Что у вас за дело к Рупейто?

— Об этом позвольте умолчать.

— Ну, как знаете. Ванька!

Подошёл Кулаков.

— Пусть его отведут в шестую квартиру и там помогут сыскать, кого он ищет.

— Слушаю, Марк Иваныч.

Буфетчик махнул повелительно рукой, и к нему тут же подошёл парень из той четвёрки, что заседала в чистой половине.

— В шестую квартиру.

Парень кивнул Лыкову:

— Айда за мной.