Выстрел на Большой Морской

Простившись с Афанасьевым, сыщик направился к выходу. В самых дверях ему попались двое громил из числа тех, кого он разложил на полу «шестой квартиры». Увидев обидчика, дергачи торопливо расступились и вполголоса матюгнулись вслед, но на большее не решились.

Глава 20 Грачёвка

Лыков с Тоськой вошли в Поляков трактир, когда уже стемнело. Трое угрюмых парней у двери подозрительно уставились на Алексея. Тот небрежно оттёр их плечом и проследовал к стойке. Шарап поотстал — кто-то из знакомых перехватил его, заведя разговор о кулачных боях.

Маленький буфетчик с жёлтым безволосым лицом скопца воззрился на новенького:

— Чего изволите?

— Изволю Верлиоку. Имею к нему «рапорт» от Большого Сохатого из Питера.

— Сей минут! — физиономия буфетчика приняла почтительное выражение, и он шмыгнул в заднюю дверь.

Лыков осмотрелся. «Пчельник» как «пчельник»… Три десятка посетителей, все на вид фартовые. Песен не горланят, на гармошке не играют, неспешно цедят водку и спокойно о чём-то беседуют. Незнакомец у стойки вызвал сдержанное удивление. Громилы обступили Тоську-Шарапа, тот им что-то рассказывал, оживлённо жестикулируя и тыча время от времени пальцем в Лыкова.

Подошёл крепкий бородач в тужурке со споротыми контрпогонами, бросил коротко:

— «Рапорт».

Лыков протянул ему бумагу, и тот ушёл с ней во внутренние комнаты.

Уже все посетители трактира беззастенчиво пялились на сыщика. Тот спокойно стоял у прилавка, ожидая приглашения.

Бородач быстро вернулся, молча кивнул, приглашая за собой. Видимо, он был немногословен.

В большой квадратной комнате с мещанской мебелью Лыкова ожидал Верлиока. «Иван» оказался рослым, хорошо сложенным мужчиной лет 35, со щегольскими усами и подвижными весёлыми глазами. Гостя он встретил приветливо.

— Проходи, садись! Как там Сохатый? Эй, водки человеку, живо!

Алексей коротко рассказал об их совместном приключении.

— Да, дела… Может, ему пока у нас лечь в лаванду?[94]Я ему тут всё обеспечу по первому разряду, никакой эффенбах не сыщет.

— Пока нельзя, — рассудительно ответил Алексей. — На вокзалах, на заставах — везде пасут, вытерки ломают[95]; очень строго. Надо немного обождать. Плакат и соргу я ему дал — отсидится.

— Ну, Рафаил парень головастый, сам допетрит. У тебя что за нужда ко мне? Он пишет — ты ищешь двух мазуриков. Помочь требуется?

— Да. Я здесь человек сторонний. Мазурики где-то в Москве, но с липовыми паспортами, новых имён их я не знаю. Натворили в столице и теперь прячутся. Один бывший офицер, по фамилии Рупейто-Дубяго. Рыжий, осанистый. Выжига ещё тот. Второй при нём ординарцем. Мишка Самотейкин, колбасник.

Верлиока задумался.

— Офицер, а при нём колбасник? М-да… Что-то такое я слыхал, но самолично не знаком. Вроде, есть здесь такие; но где? На Сретенке могут залечь, там притон на притоне. Ещё в Проточном и в Котяшкиной деревне, где самый сброд околачивается. Это то, что под моей рукой.

— Помоги сыскать, я заплачу.

«Иван» рассердился:

— Этого не хватало! Сохатый за тебя просит — и довольно. Он меня в Томской пересыльной отбил. Там два куклиша четырёхугольной губернии[96] в лазарете варначили. Я после побега больной был, слабый; Рафаил заступился. Я должник его.

Молчаливый бородач в тужурке прервал их беседу. Он подошёл к Верлиоке и что-то долго шептал ему на ухо.

— Ну? — удивился «иван». — Ловко!

И повернулся к Алексею:

— Говорят, ты Шарапа побил?

— По-отечески… Парень-то не яманный, чего его зря обижать.

— А Сиплого с его ребятами уже немилосердно помял.

— Привязались четыре дурака. Наглые. Пришлось наказать.

— Сиплый шибко духовой, и ребята у него бывалые. Не можно их в одиночку сладить!

— А ты у них спроси, можно или нельзя.

— Ха! Их теперь спросишь! Двоих в Шереметьевскую больницу свезли, включая туда и Сиплого. Не боишься, что Хитровка ответит?

— Не я начал. Завели в казарму, стали денег спрашивать. Нашли мальчугана! Я им так отвечу, если кто ещё не понял, что костей не соберут!

— Ну, от хитрованцев мы тебя прикроем. Поживи пока в Шиповке, я распоряжусь.

— Сидеть мне некогда, сорга кончается. Подсоби лучше с поисками.

Верлиока задумался.

— Начать лучше с «Арбузовской крепости». Тамошние ребята заправляют на всей Сретенке. Но это не мой участок, поэтому придётся заплатить. Я пошлю человека с тобой к ихнему коменданту. Татарин, кличут Шайтан-оглы. Человек серьёзный. Он тебе чёрта лысого достанет, если только тот прячется на Грачёвке…

Сретенка — удивительная улица. Другой такой нет во всей Москве. Более всего она напоминает обглоданный рыбий хребет, от которого отходят в обе стороны рёбра-переулки. Это не простые переулки. Обычному, законопослушному человеку сюда по вечерам лучше не соваться: разденут, ограбят, а то и ножом угостят. В каждой подворотне — притон с «марухами», которые марьяжат клиентов в тёмное время суток. Заманивают, спаивают, а потом подводят под клинки своих содержателей — «котов». Сретенка упирается в Сухарёвку — одну из главных московских клоак. От Самотёки до Большой Спасской сплошь лихие места, раздолье для уголовного элемента.