— Видите ли, господа, — задумчиво и серьезно сказал Андрей Львович, глядя в стакан и помешивая серебряной ложечкой, — у городской прокуратуры есть определенные и весьма веские основания предполагать, что здесь речь может идти не о бытовом убийстве по неосторожности или на почве ревности, как можно предположить, а о государственной измене. Понимаю ваше изумление и прошу меня сначала выслушать! — остановил он подхватившегося было Кричевского. — И вообще, Константин Афанасьевич, поскольку нам с вами еще предстоит некоторое время работать вместе, заведите привычку сначала выслушать меня до конца, что бы там вам ни приходило в вашу светлую голову, а уж потом задавать вопросы и делать возражения! Очень полезная, кстати, привычка, и в других случаях жизни может пригодиться… Вашей вины в том, что вы такого не предполагали, нет нимало… Это не уровень полицейской части. Хотя можно было задаться вопросом: чем же именно занимался инженер? Я подчеркну, господа, чем занимался инженер Лейхфельд на Обуховском заводе? Так вот, господа, я вам скажу, чем он занимался. Он проектировал бронирование нашего новейшего броненосца «Ослябя», который планируется заложить в ближайшем будущем на императорских верфях! Читали, поди, в газетах? Орудийную оснастку делать будут на Путиловском, а заказ на броню флотское министерство разместило у вас, на Обуховском… Думаю, не надо пояснять, что укрепление броненосного флота России после несчастной для нас Крымской войны есть кость в горле наших заклятых друзей-англичан. А что значит, если в руках вражеских адмиралов находится подробный чертеж броневой защиты корабля?! Значит, можно заблаговременно выработать правильную тактику морского сражения и принять меры к модернизации своей огневой мощи! А это, сами понимаете, катастрофа! Вот с чем имел дело незадолго до своей несчастной кончины инженер Лейхфельд, и вот с чем мы сейчас имеем дело!
— Господин советник, — выждав на этот раз паузу, спросил Костя, — дозвольте вопрос.
— Просто Андрей Львович, — махнул красивой сильной рукой Морокин. — Дозволяю.
— Есть ли у городской прокуратуры или у иных органов дознания какие-либо сведения касательно утечки подобных секретов? И указывают ли эти сведения прямо на инженера Лейхфельда? Я, конечно, в заводском деле не силен, но полагаю, что не один Лейхфельд имел дело с подобным важным проектом…
— Есть, Константин Афанасьевич. К прискорбному сожалению, есть, и весьма достоверные сведения об утечке секретов, и прямые указания на причастность к делу этому инженера Лейхфельда или кого-то из его ближайшего окружения. Я изложу их вам попозже… При необходимости.
— Но позвольте! — прогудел Станевич, недовольный тем, что столь важный разговор пошел помимо него. — Ведь смерть Лейхфельда — чистая случайность! Рана не была смертельной, и выжить ему или же преставиться, зависело от руки Божьей и от особенностей организма! Он ведь еще десять дней жил и даже на поправку пошел, прежде чем Богу душу отдать!
— Вы так думаете? — лукаво спросил Морокин. — А доказать чем сможете? Вы хоть заключение судебно-медицинской экспертизы потрудились получить?
— А-а… Э-э… — слегка сконфузился становой пристав, — дела, знаете, еще недосуг было! Кричевский сегодня получит!
— Да я уж получил! — похлопал себя по карману советник юстиции. — Заехал с утра в больницу и получил. Мне, значит, досуг… Хорошо, хоть доктора наши порядок знают и инструкции выполняют в точности. А то бы еще пришлось тело эксгумировать… Нерадостное, вам скажу, занятие, да и разрешения у Святого Синода не допросишься! Ваша вера, Леопольд Евграфович, в то, что смерть инженера — чистый произвол случая, или, как вы изволили выразиться, воля Господа, основана на незнании развитого человеческого искусства умерщвлять себе подобных! Ну, почему бы не предположить, к примеру, замедленного воздействия яда с отравленных пуль? Вы, кстати, револьвер хоть изъяли? Ну, слава богу… Это мы проверим… Возможно, кстати, и бывали даже случаи в моей практике, когда убийца специальным образом так тренировал руку, чтобы рана казалась поначалу безобидною, и лишь потом вдруг, внезапно оказывалась неизлечимою! При нынешнем состоянии нашей медицины это, скажу я вам, нетрудно.