Какой-то человек каждое утро являлся в город со своим ослом и упорно старался продать чернозем. Чушь какая! Бывают же такие маньяки. Наверно, никто и никогда не покупает у этого незадачливого коммерсанта землю. А может, он и не надеется на барыш? Может, ему просто нравится роль живого будильника?
В косом луче солнца плясали разноцветные пылинки. Разгильдяй Гришка год не выбивал ковры и ставни вчера не притворил.
Ротмистр отдельного корпуса жандармов Лунич щелкнул пальцами и пропел:
— Тарам-там-там, тарам-там-там!.. Который час? Пора вставать.
Он отлично выспался, хотя домой вернулся поздно. В девятом часу вечера он вышел слегка навеселе из Дворянского собрания. Хорошие у них вина в погребе, особенно «Цинандали», из имения князя Чавчавадзе, — легко пьется, веселит и укрепляет сердце. Вино вчера и подстегнуло его, он прошелся по Лермонтовской мимо дома, в который давно собирался проникнуть, и увидел Амалию, она, как это в Тифлисе принято, лежала на подушках в окне и скучала.
Лунич потянулся. Эк, удачно и быстро дело сладилось! Он поклонился. Какие глаза! Они давно ослепляют весь Тифлис. Не может ли он войти? Амалия ответила, что горничная ушла, а нянька мужа уехала в деревню к родственникам. Он осмотрелся: улица пустынна, на дальнем углу горит керосиновый фонарь, а возле дома, под деревьями, полумрак. Он взялся руками за раму. Шпоры звякнули, и он был уже в комнате. — Ой! — кажется, единственное, что она сказала. Все было, как в авантюрном романе, и то, что она ничего не говорила, тоже было превосходно.
Лунич откинул простыню и погладил смуглый живот — возраст все-таки берет свое: под кожей нарастает жирок. Он усмехнулся, вспомнив вчерашнее, и вскочил. Несмотря на сентябрь, ночи были душные, и Лунич спал без рубашки. Взяв гантели, он стал делать гимнастику перед зеркалом. Многие здесь принимают его за кавказца. До чего долго сохраняется порода. Предки переселились из Венгрии еще в XVIII веке. Судя по фамилии, они были не мадьяры, а сербы, но несмотря на то, что все в роду женились на русских, никто не приобрел среди российских снегов белой кожи и светлых глаз. Примечательна их устойчивость и в другом: все Луничи верно служили царю и отечеству.
Сам Лунич тоже преуспел на государственной службе. Еще молод, а уже помощник начальника губернского жандармского управления.
Лунич положил гантели, попрыгал, пока тело не покрылось испариной, и позвал денщика. Гришка принес в кувшине воду. Лунич наклонился над умывальником, из-под руки наблюдая за ухмылкой на сытой роже денщика. Тот не терпел голых людей, а Лунич, зная это, подолгу не надевал исподнего белья. В остальном они привыкли друг к другу и ладили. Ради порядка Лунич время от времени грозился: — В строй отправлю. — Гришка привычно притворялся, что пугается.
— Еще полей, — со стоном приговаривал Лунич, — на шею. О-о, хорошо! На спину. Хватит. Полотенце! Завтрак!
Лунич надел белье, накинул халат, и Гришка подал неизменный завтрак: стакан мацони, яйцо всмятку, салат из помидоров, кровавый бифштекс и кофе с молоком и булочкой.
— Гришка!
— Слушаю, ваш-родие!
— Разгильдяй, мясо пережарил! Пойди в цветочный магазин, вели, чтобы приготовили букет из белых роз, и отнеси по адресу: улица Лермонтова… Запиши, а то забудешь.