Читаем Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели полностью

Нет, не только Варлама хочется увидеть. Прийти бы вместе с Варламом к отцу и сказать ему, что его сын виноват, что он был жесток к отцу, когда грубо называл его попом, когда высыпал собранное отцом зерно в болото, когда… Да разве только к отцу своему он был жесток? В чем провинился бедняк-осетин, которого он в Джаве ударил овцой, и разве виновата была овца, которой он ударил? И разве не жестока была шутка, которую он разыграл с Дмитрием Каландаришвили, когда водил его полчаса по городу, заставляя думать, что позади жандарм? И не спешил ли он иной раз осудить человека, стесненного обстоятельствами жизни, необходимостью думать о матери или ребенке, который поступал, действовал не так, как он? Что заставляет человека совершать проступки, пусть даже незначительные, которые потом все чаще и чаще вспоминаются, жгут стыдом? Ничто дурное не может быть заглажено. Простить можно другого, но не себя. Что бы ты ни сделал, твоя ошибка, твоя грубость, твоя жестокость останутся с тобой, их не переложишь на чужие плечи…

С подъема, огибающего подножье тюрьмы, доносились шаги подкованных сапог, голоса.

Он посмотрел вниз. Полицейские вели толпу арестованных. Они скрылись за выступом скалы.

Ладо прижался лбом к решетке.

Очнулся он от криков, доносившихся с другого берега Куры.

Крестьяне остановили у откоса арбы и по-армянски спрашивали, не здесь ли сидят их родичи. Чтобы лучше слышать, Ладо взобрался на подоконник. Откуда-то снизу часовой крикнул, чтобы Ладо перестал переговариваться. Ладо, не видя его, сказал:

— Зачем шумишь, братец? Дай поговорить, люди родных разыскивают. Твое дело стоять на посту, вот и стой, а нам не мешай.

Продолжая переговариваться с крестьянами, Ладо услышал, как часовой засвистел. Потом увидел самого часового — тот сошел с поста, поднялся на скалу, снял с плеча винтовку и крикнул визгливым бабьим голосом:

— Замолчи, не то плохо тебе будет!

Маленький, в огромной, наползавшей на уши фуражке, он казался сверху недоразвитым и коротконогим. Ладо сказал ему, укоряя:

— Да перестань ты, братец, мешать! Что у тебя, отца-матери нету? Там вон сын об отце узнать хочет… Эгей, люди, про уезд и деревню понял, фамилии назовите, фамилии! Имена, фамилии, говорю!

Крестьяне, не расслышав, продолжали выкрикивать название деревни. Появились полицейские, стали прогонять крестьян.

Ладо, прижавшись грудью к решетке, просунул сквозь нее руки и, приложив ладони ко рту, закричал:

— Эй, городовые, оставьте людей в покое!

Часовой снова засвистел. К нему подошел подтянутый ефрейтор, угрюмо посмотрел вверх, на Ладо, и что-то сказал часовому. Часовой крикнул:

— Сойди с окна, стрелять буду!

Лицо у него было какое-то рыбье, бессмысленное. Новая смена тюремной охраны отличалась злобностью и ожесточенностью. Пройдет немало времени, пока удастся разговорить их, смягчить.

На другом берегу реки была свалка. Городовой ударил по лицу старика, парень оттолкнул городового. Второй городовой ударил парня по голове рукояткой шашки.

— Прекратите! — закричал Ладо. — Прекратите! Не имеете права!

В ответ он услышал громкую ругань городовых и стал трясти руками решетку.

— Прекратите-е!

— Сойди, не то выстрелю! — вопил часовой.

— Не имеешь права стрелять. Уймись, братец, ради бога!

Часовой поднял винтовку и прицелился в него.

Видимо, часовой, стоящий на скале, был заметен с другого берега, потому что женщины принялись махать руками, чтобы Ладо сошел с окна. Он даже услышал тонкий крик:

— Спрячьтесь, спрячьтесь!

Они не знали, что часовой не выстрелит, что он только пугает, сам пугаясь своих угроз.

Прохожие остановились возле крестьян — одни выходили из бань, другие высыпали из лавок и духанов.

— Помогите им! — закричал Ладо. — Уймите городовых!

Кто-то в студенческой фуражке встал между городовым и парнем, заслоняя его, другие подхватили на руки старика и стали объясняться с полицейскими.

— Стреляю! — проверещал часовой.

— Да что ты пристал ко мне! — с досадой отозвался Ладо. — Стреляй!

Женщины на другом берегу истошно закричали…


ТИФЛИССКОМУ ГУБЕРНАТОРУ

17 августа 1903 г. № 6723

Имею честь донести Вашему превосходительству, что сего числа около 10Д часов утра на посту № 6, часовым этого поста рядовым 2 роты I Стрелкового батальона Сергеем Дергилевым был произведен выстрел в окно второго этажа, где помещался в одиночной камере № 4 политический арестант Владимир КЕЦХОВЕЛИ, обвиняемый в преступлении, предусмотренном 251, 252 и 318 ст. ст. Уложения о наказаниях. За выстрелом последовала моментальная смерть Кецховели…

Заведующий Тифлисским Метехским тюремным замком

А. Милов.

Дыхание земли

За стеной тихо разговаривали сыновья и невестка.

Старый Буцефал громко всхрапывал в конюшне, рядом, в хлеву, пережевывала жвачку корова.

Все было как обычно, но Захарию казалось, что звуки эти доносятся из прошлого. С той минуты, как заплаканный Датико Деметрашвили привез весть об убийстве Ладо, время для Захария словно пошло в обратном направлении.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары