Выстрелы на пустоши

«На протяжении трех дней «Фэрфакс медиа» поставляла нам сенсационные и не всегда точные репортажи об обстоятельствах убийства близ Риверсенда. В преступлении обвинялся то один, то другой человек – люди, по словам полиции, явно непричастные. А вчера принадлежащая компании газета бросила Хербу Уокеру обвинение в том, что он почти год замалчивал убийство немок».

Снова новый кадр, на экране премьер-министр. Он стоит позади здания парламента, всем своим видом выражая суровость; по бокам – министр внутренних дел, генпрокурор и начальник полиции штата, каждый из которых, мрачно глядя ему в затылок, кивает в знак глубочайшего одобрения.

«Вы не найдете большего защитника свободы слова, чем я и моя администрация, но в данном случае пресса перешла грань. Хороший человек мертв. И все из-за бесчестного заголовка. Лишь бы продать на несколько газет больше».

Панорамный снимок с пресс-конференции в Беллингтоне и еще один, на котором Танклтон слушает речь – все это под сопровождение его голоса, вновь пронизанного симпатией: «Коллеги Херба Уокера пытаются справиться с потерей и продолжают расследование».

Монтифор: «Херб Уокер отдавал всего себя, служа землякам во время великой нужды. Грустно, что с ним так поступили».

А вот и сам Мартин. Пытается улизнуть, будто вор, моргает, ослепленный подсветками камер.

«А у Мартина Скарсдена, репортера, ответственного за смерть Уокера, ни капли угрызений совести», – наносит завершающий удар Танклтон.

И Мартин: «Дерьмовый паразит и лицемер».

«Из Риверсенда, Дуг Танклтон. Для «Десятого канала».

И снова диктор, морща лоб от значимости истории: «Мы можем немного утешить скорбящую семью Херба Уокера и добрых граждан Беллингтона: сегодня вечером «Сидней геральд» публично принесла извинения и немедленно уволила виновного репортера».

Вырубив звук, Мартин потрясенно смотрит в светящийся экран. Обвинен, осужден, приговорен – и все за каких-то две минуты эфирного времени. Повешен, колесован, четвертован.

– Дьявол! – вслух произносит он, почти развеселившись от нелепости ситуации.

И что дальше? Он подумывал взять что-нибудь выпить и перекусить в клубе. Теперь об этом лучше забыть. К Мэнди? Нет, он оказал бы ей плохую услугу. В таком маленьком городке на нее падет тень вины, и последствия могут быть гнусными. Лучше всего выписаться из мотеля и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Нанятая машина еще оплачивается со счета компании. Возможно, он двинет в Перт. Или в Дарвин.

Раздается стук в дверь.

Кто? Звучит слишком размеренно, вряд ли там толпа линчевателей с факелами и вилами.

Мартин приоткрывает дверь, на всякий случай подперев ее ногой сзади.

Это Гофинг, агент АСБР. В одной руке у него упаковка из шести бутылочек пива, в другой – шотландский виски.

– Решил, что выпивка будет нелишней.

Мартин пускает его внутрь.

Взгляд Гофинга падает на телевизор, который беззвучно передает остальные новости «Десятого канала».

– Я так понимаю, ты уже видел?

Мартин кивает.

Гофинг приподнимает сначала пиво, потом виски, предлагая Мартину выбор.

– Пиво. Спасибо.

Мартин садится на кровать. Агент занимает единственное кресло. С легким шипением откупорив бутылки, оба молча делают несколько первых глотков.

– Полиция считает смерть Уокера самоубийством; я не уверен, – говорит агент, глядя Мартину в глаза.

От столь внезапного заявления Мартин теряется. Медля с ответом, он взвешивает, что такая версия за собою влечет.

– Почему вы так решили?

– Ну, допустим, подозрительность у меня в крови. Меня смущает место, где нашли тело.

– Что ж, очень надеюсь на вашу правоту.

– Скажи, Мартин, ты считаешь себя виновным в смерти Херба Уокера?

– Нет. – Мартин отвечает без колебаний, несмотря на неожиданность вопроса. – А должен?

– Не обязательно. Что ты чувствуешь?

– Злость. Возмущение тем, как со мной обошлись. Некоторую подавленность. Хоть убей, не пойму, чем такое заслужил.

Мартин, замолкнув, отпивает пива. Холодное, успокаивает. Почему он исповедуется этому человеку, шпиону, поднаторевшему в скрытности и утайках? Потому что приятно облегчить душу. И потому, что больше не с кем поговорить.

– Признаю, мы, скорее всего, ошиблись насчет Байрона Свифта и Харли Снауча, но наши мотивы были чисты, сами знаете. Мы делали все, что могли. Если брать Херба Уокера, то я здесь вообще ни при чем. Моя сиднейская коллега получила эту наводку от своего контакта в полиции. Я сам выяснил из газеты.

– Стыдишься ли ты той статьи?

– Нет. Нет, не сказал бы. Если наши сведения были верны, а они кажутся такими, Уокер мог бы проверить запруду год назад. Почему бы и не опубликовать?

– Потому что он был твоим источником?

– Нет. Быть источником – не значит иметь иммунитет.

– Но вчера в полицейском участке мне показалось, что ты перед ним извинялся.

– Не совсем так. Знай я, что раздобыла Беттани, предупредил бы лично, попытался встать на его сторону, однако против самой публикации не возражал. По крайней мере, я так думаю. Вот, собственно, почему я вчера искал сержанта.

– Я так и понял. Мандалай Блонд и предполагаемое алиби Байрона Свифта.

– Предполагаемое?

– Полицию оно не убедило. Дневник послан на анализ.