Выученные уроки (СИ)

В двадцать шесть лет она была домохозяйкой и беременна в третий раз. Лили для всех стала сюрпризом, но каким-то образом это совпало с появлением у Рона и Гермионы второго ребенка. С Лили было легче, чем с Алом, но трое детей младше пяти лет — это было чересчур. Ей было все труднее бороться со стрессом, и про себя они иногда думала, какой была бы жизнь, в ее двадцать с лишним лет, если бы не было детей. Она любила детей больше всего на свете, но где-то на самом донышке все чесалась мысль о том, как все могло быть.

Прошли годы, дети подросли. Она начала работать в газете, освещая спорт, в который когда-то любила играть. Работа уводила от дома и давала передышку от материнства. Но этого было недостаточно, чтобы умерить горечь из-за раннего окончания карьеры. Вернувшись в сферу квиддича, она лишь все чаще стала думать о том, что могло бы быть, если бы все сложилось по-другому.

Он продолжал работать и поднимался по карьерной лестнице в аврорате, быстро перепрыгивая со ступени на ступень. Его слава помогала, конечно, но он был также и неоспоримо хорош в том, что делал. Он любил свою работу, любил так, как она никогда не могла полюбить работу журналиста. Она завидовала, что у него есть столь приятное место, куда он может сбежать, в то время как сама она не могла быть полностью удовлетворена своей карьерой.

Джеймс пошел в школу и вернулся чудовищем. Она никогда не могла предположить, какой негативный эффект может произвести то, что они решили растить детей подальше от света софитов, защищая от славы родителей. Пока Джеймс не вернулся после первого курса совершенно другим человеком. Он стал мерзким и избалованным и требовал все, что только видел вокруг. Дети в школе относились к нему с поклонением, как к герою, и это ужасно вскружило ему голову. Они пытались это исправить, пытались выбить из него все высокомерие, но битва была проиграна.

Она волновалась, когда в школу вслед за братом пошел Ал, но была счастлива, когда он вернулся домой, почти не заполучив всех тех черточек характера, что получил в школе Джеймс. В его характере появились изменения, и он стал намного более угрюмым, чем раньше, но зато не превратился в свирепого неконтролируемого психа. И потому она была рада.

Лили — это другая история. Лили вернулась даже еще более избалованной, чем Джеймс, если такое только было возможно. Она требовала все на свете и закатывала ужасные истерики, когда ее желания не исполнялись. Она стала злобной и иногда очень жестокой, но, несмотря на все эти особенности, ей все равно всегда удавалось уговорить отца на что угодно. Он давал ей все, что она требовала, портил ее окончательно.

Горечь в отношении к мужу подпитывалась тем, как он относился к дочери. Она не могла терпеть избалованность и с детства росла с пониманием, что приступы истерики следует наказывать, а не поощрять. Но ему не нравилось слушать бурчание, и он терпеть не мог видеть Лили несчастной. Поэтому он всегда сдавался. Это стало одной из причин их частых ссор.

Дети на самом деле стали причиной нескольких ссор. Он явно предпочитал Ала и Лили, и ей часто приходилось защищать Джеймса просто для того, чтобы не согласиться с мужем. Она не оправдывала те поступки, за которые его защищала, ни в коем случае, но это давало им обоснованную причину для ссор. Джеймс, как и остальные дети, физически существовал. И таким образом было что-то физическое, из-за чего им можно было поругаться.

Это было лучше, чем говорить об их невидимых проблемах.

Это было лучше, чем принять тот факт, что они больше не знают друг друга. Это было лучше, чем признать, что они говорят друг с другом только один или два раза в день и что большая часть их общения сводиться к обмену сердитыми и раздраженными взглядами. Когда они виделись, если виделись, потому что бывали дни, когда он уходил еще до того, как она проснулась, и приходил, когда она уже спала, им не о чем было говорить. Когда они говорили, то это было что-то настолько приземленное, как «передай соль», либо же это были злые слова, которые скорее прокрикивались, чем проговаривались.

У них не было любви. Если они и прикасались друг к другу, то это было вызвано лишь обоюдной физической неудовлетворенностью и больше ничего не значило. Ласковые прикосновения и нежные поцелуи сменились грубыми и небрежными движениями, и иногда ей казалось, а не пытается ли он причинить ей боль. Если даже так, ей было наплевать. Она отрастила ногти подлиннее, чтобы и у нее появилось свое секретное оружие, и царапины на его спине были доказательством того, что и она может причинить боль.

Время от времени все становилось лучше. Иногда у них случались хорошие недели, и она всегда спрашивала себя, почему они не могут жить так всегда. Но плохие недели всегда в десять раз перевешивали хорошие, и, в конце концов, она сдалась. Она не была уверена, когда именно поняла, что у них не осталось больше надежды, но однажды просто проснулась, уже зная это.