Выученные уроки (СИ)

Он теперь фантастически целуется. Благодаря мне, конечно. И я клянусь, он с каждым днем все симпатичнее. Я почти задыхаюсь, когда его пальцы скользят по моей спине, но, к счастью, удерживаюсь, потому что это было бы ну совсем неловко. Он тянет вверх ткань моей рубашки, а я держу обе руки на его подбородке и занята только его ртом. Я не знаю, что на меня нашло, я уверена, нормальный человек несколько больше бы озаботился тем, что родители могут вернуться домой в любую секунду. Особенно если этот человек и так в семи слоях дерьма. Но, думаю, еще никто не называл меня нормальной.

Когда одна его рука отчаянно хватает меня за обнаженную кожу на талии, я уже больше не выдерживаю. Заставив себя прервать поцелуй всего на секунду, я встаю и смотрю на него сверху вниз. Он смотрит на меня в замешательстве, но одна его рука все еще неуклюже лежит на моей талии. Я вздыхаю и опускаю руки, чтобы схватиться за полы моей рубашки, и стаскиваю ее через голову. Я не думаю о том, что делаю, потому что я испугаюсь и передумаю. Теперь слишком поздно. Я полураздета, и Скорпиус смотрит на меня так, будто это в первый раз, когда он даже видит бюстгальтер. Во всяком случае, вживую.

Я не буду лгать. Неловко быть настолько раздетой, и я быстро опускаю голову, чтобы поцеловать его, так что мне не приходится смотреть ему в лицо. Я знаю, это глупо, но я никогда такого раньше не делала, и намного легче, если не приходится смотреть в глаза. Он не знает, что делать с руками, потому что бесцельно шевелит ими на моей талии.

— Это грудь, Малфой, — бормочу я, прерывая поцелуй на секунду, но избегая смотреть ему в глаза. — Ты можешь потрогать.

И он это делает. Неловко.

Вся эта ситуация неловкая, и я знаю, что он должно быть по меньшей мере так же взволнован, как я. Это очевидно по тому, как кончики его пальцев едва касаются меня, прежде чем сразу же переместиться в более безопасную зону на шее. Определенно, даже голой кожи на шее и спине — уже слишком много. Ну и хорошо, вообще-то. Я тоже не знаю, что делать.

Звук чьей-то аппарации тут же вырывает нас из гормонального бессознательного состояния, мы отстраняемся так, будто нас кто-то оттолкнул друг от друга. Я встаю в ту же секунду, как он откатывается в сторону. Я чувствую, как мое лицо начинает гореть, что приводит меня к осознанию, что идиотская краска залила все мое тело. Обычно это не проблема, но, так как я стою тут полуголая, сейчас это так.

Я хватаю рубашку и быстро натягиваю ее через голову, пока Скорпиус хватает куртку. Стук в дверь пугает меня, хотя я и знала, что надвигается. Скорпиус не ждет, пока я втолкну его в шкаф, он запрыгивает туда сам, закрывая за собой дверцу.

Это снова мама, и она странно на меня смотрит.

— Что случилось с твоими волосами? — спросила она, и я дотрагиваюсь до них, понимая, что они спутаннее и растрепаннее обычного. Отлично.

— Я спала, — быстро вру я. Она, наверное, не купится, учитывая, что не так долго ее не было. Но она ничего не говорит, только оглядывает меня с головы до ног.

— Ну, я пришла проверить, не проснулся ли Лэндон. Забыла сказать тебе, что он должен поесть, как проснется, лишь небольшой перекус, чтобы он продержался до обеда.

Я растерянно киваю, пытаясь заставить ее скорее уйти.

— Ага, хорошо.

— Я скоро вернусь. Папа тоже должен скоро быть дома.

— Ладно, хорошо.

Мама странно меня разглядывает. Она знает, что что-то не то, но не знает, что. Но даже если догадывается, то не позволит себе в это поверить.

— Хорошо, ладно, увидимся позже.

Когда она уходит, дверь шкафа со скрипом отворяется. Скорпиус неуклюже вышел оттуда, его собственные волосы в кошмарном беспорядке. Не могу даже представить, как тогда выглядят мои.

— Ну, — робко сказал он. — Я, наверное, пойду.

Я киваю, ненавидя себя за то, что так ужасно хочу, чтобы он остался.

— Да, пока папа не пришел.

Он тоже кивает:

— Ага, — проходит секунда, и мы смотрим друг на друга, отлично понимая, что именно могло бы произойти, если бы мама не заявилась. Это делает воздух в моей комнате очень вязким. — Я рад, что мы поговорили.

Поговорили. Точно.

— И я, — сбивчиво отвечаю я. — Ты лучше иди назад через камин. Ты знаешь, тебе не надо все время летать.

Он снова кивает:

— Хорошо.

Снова неловкая тишина. Это раздражает. Я беру его метлу и веду за собой:

— Я провожу тебя вниз.

Он следует за мной, и мы идем вниз по лестнице в полной тишине. Когда мы добираемся до гостиной, я протягиваю ему метлу, и мы странно друг друга разглядываем.

— Ну, увидимся? — это вопрос. Он смотрит на меня, приподняв брови, и в его голосе что-то близкое к надежде.

— Если понадобится, можешь вернуться, — искренне сказала я. Я не знаю, насколько серьезно он насчет убийств, но я не вынесу, если ему причинят боль. В любом виде.

— Я напишу тебе, — обещает он. — И сообщу, что случилось.

— Меньше недели, — говорю я, напоминая, сколько осталось до школы.

— Меньше недели, — соглашается он.

И потом снова меня целует. Этот совсем не такой, как те поцелуи наверху, это совершенно нечто другое. Мягкий и нежный, и очень, очень искренний.