Вывих времени

Смотря на неё, Пьер задумался, невольно сравнивая насыщенную жизнь, удивительно разнообразную растительность этого волшебного парка с чернотой озера, не знающей никаких различий, застывшей в полной неподвижности тишины. Словно жизнь и смерть, соединённые тонкой гранью, как и узкая полоска между чёрным водным зеркалом и густой зелёной массой, освещаемой уже загоревшимися в парке фонарями. Мысль вдруг остановилась, будучи парализованной затопившим её ощущением смерти. Пьер почувствовал всего себя пригвождённым к пустому пространству, испытав на короткое время чувство крайне тягостной, беспощадно сдавливающей каждый нерв тоски. Но тут же тоска сменилась безразличием. В следующее мгновенье он вспомнил ни с чем не сравнимую квинтэссенцию всех своих ощущений от парка Дэя. Это концентрированное созерцание скрытой за растениями жизни загадочно пульсировало влекущими к себе чистыми, хотя и не яркими огнями. Он понял, что бездна пустоты, сама смерть, не властна над ними. Понятое им сверкнуло остановившейся молнией и в её свете Пьер увидел своё тело, впечатанное во мрак пустоты. Но оно не было его привычной плотью. Каждой бесконечной точкой своего сознания он ощутил её вечный первообраз, который лишь временами облекается атомами и молекулами физического тела, стягивая их из необъятной вещественной вселенной во внутрь первоначальной зародышевой клетки, постепенно развивая её в сформировавшийся организм, поддерживая жизненную пульсацию мириадов составляющих его клеток. И по мере ослабления, затуманивания связи со своим первообразом, физическое тело начинает слабеть, болеть и стариться. Поначалу гнетущая пустота превратилась в универсальный космический очиститель, без следа растворяющий всё, что рано или поздно подвержено тлену. «Достойно гибели всё то, что существует» — эти слова Гёте пришли ему на Ум. В этот момент для него погибла вся вселенная, а он тем не менее был жив, ощущая себя бесконечным Богом, парящим в океане абсолютной Чистоты. И из неё он вдруг взглянул на свою, сидящую в лодке фигуру, почувствовав, как в тот же момент он вернулся к обычному восприятию мира.

Выпрыгивая из уткнувшейся в берег лодки, Пьер почувствовал в теле такую лёгкость и бодрость, что, казалось, ему ничего не стоило взмыть в воздух и парить в невесомости, наслаждаясь ощущением свободного полёта.

Дальнейший путь лежал через каменные уступы, поросшие мхом и местами обвитые стелющимся плющём, унизанным небольшими желтоватыми цветами, источающими терпкий пьянящий аромат.

Поднявшись на возвышенность, они оказались на небольшой поляне, освещаемой сверху довольно ярким светом висящей над ней искусственной луны в миниатюре. В середине поляны росло одно-единственное дерево необычного вида. Его исключительно толстый, в несколько обхватов, ствол, совершенно гладкий, казавшийся серебристым в разлитом вокруг свете, был утыкан черными массивными шипами. От весьма невысокого, в сравнении с его толщиной, ствола во все стороны раскинулись зигзагообразные ветви, покрытые густой, почти непроницаемой, листвой, оттенявшей ярко-оранжевые, шаровидной формы, гладкокожие плоды.

— Дерево жизни, — торжественно произнёс Дэй.

Он медленно подошёл к дереву и сорвал с него пять плодов.

— Эти особые дары природы рекомендую вам съесть перед сном, но так, чтобы каждый их кусачек очень медленно растаивал во рту, — с этими словами Дэй вручил каждому по оранжевому фрукту, оставив один себе.

Когда Пьер возвратился домой, он, удобно устроившись в кресле, долго смотрел на подарок Дэя, никак не решаясь надкусить драгоценный плод.

Наконец он взял его и, слегка надкусив, стал потихоньку высасывать сок из медленно таявшего во рту кусочка. Трудно передать в словах его вкус. Если сказать, что в нем был синтез всех известных Пьеру фруктов и многих других, которые он никогда не пробовал — значит, почти ничего не сказать. Гурман, пробовавший самые разнообразные яства, знает, что даже при колкостью набитом всевозможными деликатесами желудке, остаётся ощущение, что организму чего-то не хватает. В этом отношении давно подмечено, что голод — лучшая приправа. Но и тогда, даже наевшись до возможных пределов, при общем ощущении сытости, за ним, как за кулисами сцены, подспудно мерцает ощущение голода, который невозможно удовлетворить ничем и никогда. Первые же капли выжимаемого из ароматной; мякоти сока, как только Пьер ощутил их на вкус, одновременно возбуждали и утоляли чувство этого закулисного, подсознательного голода, который таится в самых потаённых глубинах нервной системы и мозга там, где они соприкасаются с человеческой душой.