А приметы, одни и те же, толкуют по-разному. Одинаково одно говорят: ты агроном, вот и запасайся удобрениями да на снегозадержание нажимай. Но все это в компетенции главного, я пока что семеновод, и мое хозяйство в порядке с осени.
Вона, значит, что за смех раздавался в доме Витухиных, когда хозяин вернулся с колхозного собрания. С одной стороны, конечно, смешно, как это Елена Яковлевна, увлеченная семейным пением, сыпанула в лапшу вместо соли сахар-песок, но ведь и Вениамин Григорьевич на собрании отчудил: Егора Кузьмича Делова, вечного бригадира и завхоза, вечного активиста и, главное, почти что соседа, в совет пенсионерской дружины не пустил! Дал деду отлуп — и все проголосовали. Нет — и всё!
И ха-ха-ха!
И больше о собрании не вспоминали. Нашелся вопрос посущественней: варить новую лапшу или отремонтировать эту? Решили ремонтировать, сделать ее полумясной-полумолочной. Со смехом и похлебали уже в двенадцатом часу ночи. Мишка с Гришкой сразу отвалили спать, а семиклассницы-дочери досмотрели телевизор до пикающей надписи «Не забудьте выключить…» Косился на экран и Вениамин Григорьевич, хотя ничего более содержательного и зрелищного, чем «Солдат Иван Бровкин», «Мистер Питкин в тылу врага» и «Свадьбы в Малиновке», за мировым кино не числил. Да и трудно ему было сосредоточиться на экране, когда одновременно следовало решить: пускать на тряпки крапивный мешок или спецовочные брюки. Решили — мешок. Неудобно в общественном месте трясти мужниными штанами (Елена Яковлевна мыла полы в лопуховских магазинах).
В постели, обняв супругу, Вениамин Григорьевич сказал, что чуть сам на собрании не выступил, да не стал с дураками связываться.
— Ладно, думаю, вам разве докажешь…
— И правильно, Вен, не связывайся, — мягко проговорила Елена Яковлевна. — Завтра, Вен, гречку должны привезти, Маня сказала, только блатным будет давать. Сколько нам взять?
Вениамин Григорьевич пробормотал что-то уже сквозь сон.
— Сколько, ты говоришь? — переспросила супруга. — Вен?
— А то я не знаю, что с предплужниками надо пахать! — внятно произнес Вениамин Григорьевич.
— Ну, ладно, — вздохнула Елена Яковлевна, — поровну возьму: папе с мамой и нам, — она потрогала вспотевший лоб мужа. — Папа гречку с молочком любит…
Потом и она уснула.
Среди ночи слышался саркастический смех Вениамина Григорьевича, но он никого не потревожил: к этому домочадцы давно привыкли.
А по двору у Витухиных гуляла метелица. Беспошлинно пролетая в распахнутые ворота, она сеяла снежок в раскрытые саманные коробки надворных построек, шевелила дверь на уборной, позвякивая крючком, а закрутившись на голом месте двора, мягко укладывала сугроб под стеной мотоциклетного гаража. В гараже стоял «Иж» четвертой модели, приобретенный хозяином из вторых рук, а ржавый руль послужившего свое «Восхода» пока что торчал под стеной из сугроба. К утру, даже этот руль не должен был нарушать белоснежной пустоты широкого двора, в которой то ли Вениамин Григорьевич, то ли Елена Яковлевна проложит первую стежку следов за ворота на улицу. А может, и в другом направлении, смотря по тому, как усвоится беспечальным семейством подремонтированная лапша.
В ночном ДК лопуховских девчат неутомимо развлекал холостяк Микуля, запасшийся остротами еще в пору, когда за лопуховской свинофермой стояли лагерем бородатые геофизики. Когда-то внимали Микуле его незамужние ровесницы, а теперь их места заняли пигалицы (Микуля называл их электричками), о появлении коих на этом свете он слышал, протирая штаны в седьмом, последнем своем классе, программу которого не усвоил и со второго захода. Юношеская половина полуночников была вяловата для посиделок.
Дом культуры «Улыбка» — его строительство приблизила добрая дюжина жалоб во все инстанции за подписью «Молодежь села Лопуховки» — теперь сотрясался музыкальным приглашением на недельку в Комарово или сочинениями жертв западного шоу-бизнеса, под их звуки быстрее вырастал стрельчатый лук в близлежащих огородах, хотя и выходил горек, как все равно что хинин. Вокруг самого ДК, вероятно, по той же причине, уже в июне цвела лебеда, пачкавшая желтой пыльцой не то что штанины, но даже и мини-юбки, а зимой высились самые мощные во всей Лопуховке сугробы, издырявленные струйками словно бы лукового отвара.
Но сегодня в Доме культуры был самый настоящий праздник — шум, гам и дым коромыслом. И то обстоятельство, что колхоз не назвали «Ржавой бороной» или, на худой конец, «Хохловым», как предлагал Микуля, не омрачило приподнятого настроения. Он даже домой не пошел после собрания и едва дождался появления обычной компании полуночников.
— А разве кино не будет? — спросили они.
— Киньщик заболел, — откликнулся Микуля.
— Почему тогда афишу не сняли?
— Дурачки, собрание только что закончилось!
— Да, зна-аем, — равнодушно ответила компания.