— Либо он настойчиво хочет свести тебя в могилу этим средством, либо он тайно побывал в моём родительском доме, украл приготовленную мамой печень в сметане, предварительно оставив это кулинарное чудо на знойном солнцепёке в течение недели, и сделал из этого «обезболивающее», что уж точно навсегда решит все твои проблемы. — Солнечные зайчики всех цветов и размеров плясали в пустеющей голове Яна. — Знай, разницы между ними нет.
Маркус крепко сжал кулаки.
— Мутит, сердце гремит. Ощущения, напоминающие покалывание кожи при соприкосновении с лавой. Я-то на гору никогда не взбирался, а сейчас, словно стою над самим жерлом. Что, Великий Ванабавл, тебе посоветовали? — как спасение Ян хватал ртом холодный воздух. — Это точно твой приятель, а не злейший враг?
— Зато не чувствуешь мигрени, — не сдавалась девушка, неловко похлопав страдальца по плечу, отчего тот бессильно свалился на бок. — С одного эпицентра боли на другой, не слышал о таком? Скоро как огурчик будешь.
— Соня, — двухметровое каменное изваяние ожило, нагнетая и без того тяжёлую атмосферу, — какую муть ты ему дала? Клянусь, если он сейчас не будет прыгать, как козочка по скалам, это сделать я заставлю тебя.
— Дай ему пару минут, и, если ему не полегчает, я лично обращусь в лучшие больницы Зильбера. Приставлю нож к горлу, но притащу любого врача.
— У нас уже нет времени.
Наримец лихорадочно комкал простыню на кровати, находясь в полубредовом состоянии, шепча под нос неразборчивые фразы. Бисеринки пота выступили на коже, мерцая в тёплом свете ламп. Веки никак не хотели разлипаться, смыкаясь всё сильнее. Тело отяжелело, мышцы, как будто стянуло жёстким жгутом. Кожа, прежде имевшая цвет слоновой кости, приобрела перламутрово-розоватый оттенок. Барабанный ритм сердца был слышен за пределами собственного тела, пугая товарищей.
— Подожди, дай ему шанс. Он сильнее, чем кажется, — произнесла Соня уверенным тоном. — Поверь, мы недооцениваем его организм, но пройдёт время, и он сам даст нам фору.
Рыская по небольшой комнатке в поисках не вовремя пропавшей верхней одежды, Маркус старался не отходить далеко от извивающегося в муках тела Яна. Глубокая складка залегла меж его бровей. Соня с удивлением наблюдала за поразительной переменой в мечнике, которого, казалось, редко интересовали чужие проблемы, и тем более беспокоили.
— Что, привязался к нему? Иначе бы не увязался за случайным незнакомцем, не так ли? Не в твоём это характере. У загнанных волков в жизни нет свободного времени, чтобы бесцельно бродить по округе.
Маркус холодно уставился на девушку, державшую в руках его пыльную мантию. Подойдя к ней вплотную, он вырвал одеяние из её рук и вернулся в Яну. Он догадывался, что Соня затеяла этот разговор не просто так, от скуки решив потрепать ему нервы. Она что-то накопала на него. Вопрос в том, насколько глубоко она копала.
— К чему ты ведёшь? Если есть, что сказать — говори прямо. Не создавай загадки там, где можно обойтись без них, иначе станешь совсем, как Ян. Живите проще, не усложняйте и без того сложные вещи, — Маркус бережно подложил под голову наримца холодную подушку и убрал его свесившиеся с края ноги обратно на кровать.
— Тебе самому-то в чёрно-белом однообразном мирке хорошо живётся? Из нас троих тебе приходится труднее всех, хоть и причиной этого являешься ты сам.
— Я не вижу в этом никаких проблем. Когда изначально стиснут в рамках двух решений, добро или зло, белое и чёрное, учишься не обращать внимания на отвлекающие вещи. Твой разум чист и непоколебим. Все грани чётко отображены на поверхности. Жизнь подчинена односложным правилам, и нет ввода третьего варианта, — монотонно проштудировал Маркус. — Нет смысла жалеть о свершённом. Остаётся лишь доверять внутреннему зову и следовать ему.
Соня, возможно, поверила бы ему и продолжила разговор в другом русле, если бы на личном опыте не усомнилась в лёгкости такой жизни.
— Тебя, что, родители в детстве не похвалили за первое место в бегах? Или не смогли найти во время игры в прятки и оставили одного на полдня в дремучем лесу? Откуда такое ограниченное мышление?
Девушка невесело засмеялась, с жалостью посмотрев на собеседника. Его небольшие отклонения немногочисленные приятели воспринимали как отличительные черты самой личности, делая Маркуса человеком странноватым, но не более того. Иногда излишне тревожным, забавным до колик в животе, рассеянным или раздражённым. Всё это делало его человеком живым. Но чем больше девушка наблюдала переходы между холодом и пламенем молодого человека, тем сильнее выделялись эмоциональные перепады и импульсивность поведения. Как если бы сбежавший заключённый наспех притворился своим человеком, смешавшись с разношёрстной толпой безразличного общества.
— В голову лезть не собираюсь, но за разрушением твоего карточного домика понаблюдаю с первых рядов. Великое падение оборонительных стен — знаменательный момент, требующий особых оваций.