Выживая — выживай!

Эпизод 27. 1669-й год с даты основания Рима, 3-й год правления базилевса Константина Багрянородного (ноябрь 915 года от Рождества Христова)

Висконт Гвидо пробыл в Риме еще четыре праздных дня. Он с удовольствием оставался бы подле Мароции и далее, пусть и чувствовал к себе со стороны местной знати ревнивое и неприязненное, в большинстве своем, отношение. Однако в Лукке сейчас всем распоряжался лишь его младший брат Ламберт, юноша отважный, но совершенно неопытный, и Гвидо должен был торопиться вернуться домой. В миг расставания со своей любимой висконт долго не мог найти нужных, толковых и выразительных слов и только молча держал Мароцию за руки и жадно вглядывался в ее глаза.

— Я всегда буду думать о тебе. Чтобы не происходило, ты всегда можешь рассчитывать на меня, — наконец сказал он, досадуя, что его простые слова не в состоянии передать всю нежность его чувств.

— Никогда, мой друг, не обещайте того, что нереально исполнить. Все наши судьбы в руках Творца, а вам впоследствии, возможно, будет неловко вспоминать сказанное.

— Ты сама мне говорила, что человек сам творит свою судьбу, за что потом и получает справедливый суд Небес.

— Да, в противном случае предопределенность будущего снимает с человека ответственность за его деяния, так как он тогда является не более чем бездумной марионеткой в руках Сущего и его нельзя наказывать за то, что он послушно совершает.

— Мы говорим не о том, что сейчас надо, Мароция. Не о том.

— Мы еще встретимся, мой друг и спаситель. Наше расставание сейчас есть первый шаг к нашей новой встрече.

— Тогда я сделаю его быстрее, чтобы приблизить этот момент, когда я снова увижу тебя.

— Не медли, мой друг. И знай …. Я буду ждать тебя.

На прощание она подарила висконту шарф с вышитыми на нем переплетающимися инициалами их имен. Подарок не ахти какой, тем более, что Мароция, увы, не отличалась особой ловкостью рук. Тем не менее, для влюбленного Гвидо этот подарок был искуснее самых изысканных шедевров ювелира, и он бережно спрятал его у своего сердца.

Как только стих звук копыт тосканских скакунов за воротами Замка Ангела, Мароция распорядилась отрядить одного из своих доверенных лиц в трастеверинский квартал, а также разыскать на городских рынках какого-нибудь книжника-еврея для того, чтобы окончательно расшифровать манускрипт Агельтруды. Все это время она не решалась обратиться к тосканским иудеям, опасаясь, что в силу какой-нибудь нелепой случайности этот документ станет полностью известен посторонним. Приказ Мароции был исполнен молниеносно, и еще до наступления вечера она записала на свой пергамент все, что ей нашептал старенький, трясущий своими пыльными пейсами, подслеповатый книжный торговец. Соединив этот текст с текстом, который ей ранее надиктовали в Тоскане, она просияла, ее догадка относительно содержимого полностью подтвердилась, и оставалось только опасаться самой достоверности составленного рецепта.

Остаток дня она провела, закутавшись в плед из овечьей шерсти и сидя на открытой террасе верхнего яруса башни, любуясь развернутой перед ней панорамой старого Рима. До чего же удачно император Адриан в свое время выбрал место для своего мавзолея! И ведь не сказать, что башня поражает своими габаритами, однако и в наши дни она представляет собой, пожалуй, лучшую смотровую площадку Вечного города, с которой видны все основные достопримечательности Рима.

Город проживал свой очередной, ничем не примечательный день, никто не смел нарушить покой Мароции, однако ближе к вечеру герцогиня сама начала проявлять признаки нетерпения и время от времени прислушиваться к тому, что происходило вне стен ее замка. Очевидно, герцогиня Сполетская ждала гостей, а точнее подозревала их возможное появление. Она уже редко удостаивала своим взглядом старый Рим, часто и подолгу изучая примыкающие к замку ворота Города Льва и уже в тысячный раз скользя по надписи вот уже полвека украшающей их.

«Римлянин и франк, вы, лангобардские пилигримы, и все, кто взирает на это сооружение, воспойте его достойной песнью. Его торжественно принес в дар своему народу и городу, на вечное благо, великодушный папа Лев. В радостном единении с великим государем Лотарем воздвиг он это сооружение, и далеко несется слава его. Да приведет Всемогущий Бог в небесный град тех, кого связала любовью глубокая преданность. Его имя Civitas Leonina».79