Выживания не гарантирую

Мы выскочили из машины. Захваченную школу видно было в промежутках между стволами платанов, и за этими стволами стояли и сидели спинами к нам вооруженные гардемарины, но крик несся не со стороны школы, а наоборот – я оглянулся и увидел офицеров, отшатнувшихся от чего-то черного, бьющегося в пыли… странно, что еще до того, как подошел и все увидел глазами, я уже твердо знал, что это шофер, посланный с необязательными известиями, которые вполне можно было сообщить по телефону… которого я сам лишь десять минут как отпустил, срисовав четыре портрета главарей террористов…

Крик оборвался. И в наступившей тишине стал слышен хруст костей.

Скованный человек ломал сам себя.

Наверное, это длилось секунды, но показалось – очень долго. Потом разом все стихло. Когда мы подбежали, на земле неподвижно и мягко лежало нечто бесформенное, и только лицо, обращенное к спине, было неожиданно спокойным и добрым…

Отец только мельком взглянул на меня, потом приобнял Зойку за плечо и повел прочь.

– Это что же? – тупо спросил кто-то из офицеров. – Это они со всеми такое могут?..

– Да, – сказал я, повернулся и пошел вслед за отцом.

Шагов через тридцать я их нагнал.

– …ни на шаг от себя, – услышал я слова отца. – Поняла?

– Станет он меня слушать, – сказала Зойка. – Кто я ему?

– Кто бы ни была – а станет…

От полицейского штабного автобуса бежал один из отцовых ребят – Павел.

– Командир! Вызывают на переговоры!

– Хорошо, – кивнул отец. – Начинай, а я понаблюдаю.

– Они требуют, чтобы был генерал…

– Банан им в жопу, а не генерал! Что за болтовня, Паша! Будто первый раз…

– Извини, Пан, но – иначе никак. Я уже язык омозолил, доказывая. Я понимаю, что ты не пойдешь… но, может, Хижняка пустить?

– Хижняка? Да он… хотя… – отец задумался. – А может, и пустить. Пойдем спросим.

– Ты извини, но я уже спросил.

– И что он?

– Глотает какую-то дрянь. Говорит, чтобы там не сорваться.

– Тогда мне надо с ним предварительно поговорить…

Год 2002. Игорь

29. 04. 11 час. 50 мин.

Девятый полк.

Итак, оставалось десять минут до срока, отведенного «псами» для принятия нами решения о начале переговоров, и ровно столько же до начала подготовленной мной операции по выводу заложников из захваченного здания. Операции авантюрной и оправданной только жутчайшим цейтнотом.

Я исходил из того, что мне противостояли, если так можно выразиться, теоретики, и что настоящих практических бойцов – курдов или чеченов – среди них нет. А если есть, то мало. И не на первых ролях. Был, понимаете ли, в происходящем привкус полигона, который – привкус – меня беспокоил вот уже много дел подряд.

А значит – не пройдя жестокого военного отбора, они не все сориентируются под огнем. Может быть, я не прав, но все же придерживаюсь мнения следующего: умение уцелеть в бою – врожденное. Никакими полигонами и тренажами его не выработать. У кого чувство боя есть, тому придет и все остальное. У кого этого чувства нет, тому ничто прийти не успеет… И вот здесь, мне кажется, собрались обученные новобранцы.

С чего я это взял? Так, из воздуха. Из оттенков.

Если я ошибаюсь, то это будет мне очень дорого стоить.

Итак, карты сданы.

Двое моих лучших, Павлик Мартынчик и Юра Лохмачев, по древнему, давно недействующему канализационному туннелю – это же казармы, господа! солдатская же столовая! там же такие объемы эвакуации были! – пробрались в заброшенное бомбоубежище под этой самой столовой, ныне школой, и нашли вход. Судя по схеме, он ведет прямо в подвал, где держат заложников. Но верить этой схеме трудно, уже два раза мы ее ловили на неточностях. И все же, стараясь не шуметь, ребята открыли тяжелые двери и потрогали кирпичную кладку, которой заделан проем – кажется, не слишком прочно. Во всяком случае, сквозь кладку хорошо слышна турецкая речь и плач ребятишек.

Ждать сигнала, ребята.

Еще двое наших, Матильда и Раис (за глаза – Раиса: слишком красив), впрягшись в ремни реактивных дельтапланов (взяты под честное слово в клубе моряков), ждут вон за тем домом. Им нужно четыре минуты, чтобы взлететь, развернуться и сесть на крышу школы.

Я и Гарик – атакуем в пешем строю. Точнее, проводим наземную атаку.

Но до всего этого должно произойти еще немало драматических событий.

Ага. Вот машут флажком. А вот пошел Хижняк. Умница: никаких белых флагов. Просто идет – один – и все.

И только следом, шагах в двадцати, два офицера – в броне, но без автоматов.

От школы навстречу им – пятеро. Всматриваюсь. Двоих бедняга шофер нарисовал. Причем так: вот этого усатого он указал у них первым и главным, а вот этого молодого хорька – шестеркой главного. Значит, трое, имевших дело с нашим шофером, остаются в здании и в переговорах не участвуют.

Грех было сомневаться.

Если я что-то понимаю, на переговоры пошел командир, но штаб – или некое идеологическое ядро – продолжает работать.

Они останавливаются шагах в трех друг от друга – Хижняк и эта пятерка – и молча обмениваются знаками приветствия. Хижняк козыряет, командир террористов кланяется, скрестив руки.