Выжившие

Страх. Да, именно страх… То самое чувство, которое жило в нем долгие годы, словно хроническая болезнь. Иногда она отступала, приглушенная новой личиной и таким же новым пристанищем, но спустя какое—то время неизменно возвращалась опять. Для Бранна это было так же нормально, как спокойствие — для обычного человека. Как говорится, привыкаешь ко всему, и даже сон на пороховой бочке однажды становится ровным и глубоким.

Другой жизни Киву не знал. Для него мирное время закончилось в тот момент, когда он узнал, что является «зависимым», и таким как он нельзя существовать. Этот мир был создан для тех, кто умел жить, не испытывая при этом желания насытиться чьей—то болью, хаосом или смертью. Бранн рос болезненным тощим ребенком, и врачи были уверены, что мальчик вряд ли доживет до десяти лет. Неделями напролет он лежал в постели, даже не в силах подняться, но иногда что—то словно вдыхало в него новую жизнь. Чаще всего это происходило, когда приют поражала болезнь, и кто—то из детей умирал. Бранну становилось легче и тогда, когда здешние обитатели ругались, плакали или дрались.

Подобная закономерность не сразу бросилась мальчику в глаза, но, когда он осознал это, то испытал ужас. Это случилось в тот день, когда Лейлу покусала бездомная собака. На тот момент Бранну было восемь лет, а его подруге — семь. Мальчишки не слишком дружили с ним из—за его болезненности, а вот Лейла была к нему добрее. Они часами играли вместе, наслаждаясь компанией друг друга, и в каком—то смысле Бранн до сих пор винил себя за то, что в тот роковой день отговорил Лейлу играть с другими детьми. Вместо этого они вышли во двор и уселись на траве.

День был теплый и ясный, небо утопало в пушистых облаках, и Лейла как всегда затеяла игру, мол, угадай, на что похоже одно из них.

— Вот это похоже на кролика, — смеялась девочка, показывая пальцем куда—то вдаль. — Видишь? У него ушки!

Ответить Бранн не успел: из кустов выскочила облезлая собака, и прежде чем дети успели среагировать, она набросилась на Лейлу. Зверь вцепился девочке в плечо, и она отчаянно закричала. Кровь стремительно начала захлестывать ткань ее грязно—серого платьица и тем самым еще больше раззадоривала пса. Мучительная боль исказила лицо девочки, а Бранн вместо того, чтобы помочь, застыл на месте, пораженный охватившими его ощущениями.

Ненавистная слабость стремительно начала исчезать, словно мальчик испил живительной воды. Его сердце забилось сильнее, но не от страха, а от энергетики, исходящей от его подруги. Из последних сил Лейла пыталась освободиться, звала на помощь, однако Бранн словно превратился в каменное изваяние. Вместе с силой его начал затапливать ужас. До него наконец дошло, что он как будто наслаждается происходящим, и, чтобы остановить это страшное чувство, схватил с земли палку и попытался ударить зверя.

Но не удар заставил собаку разжать челюсти — в тот момент глаза Бранна впервые окрасились в медный, и он проявил, сам того не осознавая, применил свои телекинетические способности. Когда на шум выбежала сестра Ионела, она обнаружила залитую кровью Лейлу, рядом с которой лежала убитая собака. Ее челюсти выглядели так, словно их что—то сломало, но страшнее было не это. Девочка в ужасе указывала пальцем на Бранна, то и дело повторяя слово «Люцифер».

Позже она рассказывала, что что—то случилось с глазами мальчика, и злая собака умерла, вот только лицо ее друга не было добрым. Это было лицо дьявола с жуткими звериными глазами…

К счастью для Киву, девочке никто не поверил. Но то, что вскоре ее из обычной больницы перевели в клинику для душевнобольных, стало для Бранна ударом. Он пытался объяснить воспитательнице, что от боли Лейле почудилось, однако женщина

сама впервые взглянула на него с опаской. Сестра Ионела отчетливо помнила, как выглядело убитое животное, и это явно не мог сделать испуганный восьмилетний мальчик.

— Мне помог ангел—хранитель! — попытался было объяснить Бранн, но в тот же миг вспомнил свои ощущения, и страх обрушился на него с новой силой. В ту ночь, стоя на коленях перед распятием, мальчик молился так отчаянно, что позволил себе задремать только на рассвете.

Сегодня страх вернулся опять, но уже в другом обличье. Теперь Бранн боялся не собственных демонов, а существ, которые должны были спуститься с небес. После ссоры с Советом Тринадцати мужчина вернулся в свой особняк и еще несколько минут беспомощно метался по своему кабинету, словно это могло помочь ему спастись.

Затем, словно обессилев, Киву опустился в кресло и слепо уставился в стену, на которой висела оригинальная картина Герберта Джеймса Дрейпера «Оплакивание Икара». Несколько секунд он словно пребывал в отключке, но вот его взгляд сделался осмысленным. Резко поднявшись с места, Бранн приблизился к картине, внимательно глядя на изображенного на ней мужчину с крыльями.