Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

Труднее всего было изменить обыденное сознание тех, с кем я бок о бок нёс эту нелёгкую службу. Я вновь и вновь пытался напоминать, объяснять, что самый страшный враг невидим и здесь он подкарауливает нас везде – в воздухе, в воде, в земле. Он незаметно убивает всё, что с ним соприкасается. Многие из ребят отслужили раньше по два года в спецвойсках, но это была лишь простая учёба. Здесь всё было по-настоящему, и любая беспечность в дальнейшем могла стоить им здоровья.

В самом начале нарушения радиационной безопасности были сплошь и рядом – обработка одежды проводилась плохо, под душем, где должны были смывать радиоактивную пыль, мылись без особого энтузиазма. После этого сразу же укладывались спать. Бывали случаи, когда ребята просто падали от усталости на койки в «грязной» одежде. Один раз я показательно замерил прибором подушки и одеяла – фон был настолько сильным, что в результате их пришлось уничтожить. Эта демонстрация подействовала и проблем с безалаберностью существенно поубавилось.

ЕСЛИ МЫ САМИ НЕ ПОЗАБОТИМСЯ О СЕБЕ, ТО НИКТО НЕ ПОЗАБОТИТСЯ! В ЗОНЕ КАТАСТРОФЫ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ПОДДЕРЖКА ТОВАРИЩЕЙ – ЕДИНСТВЕННАЯ ОПОРА И НАДЕЖДА НА СПАСЕНИЕ.

Несмотря на меры индивидуальной защиты, активнее всего продолжали впитывать радиацию волосы. Единственное, что в этом отношении действительно помогало, так это радикальное решение проблемы – стрижка «ёжик».

Много происходило различных историй, когда по глупости и недосмотру наши резервисты едва не нахватались дополнительных доз излучения. Скажем, в зоне высокой радиоактивности было строжайше запрещено что-либо есть, пить, даже курить сигареты. При этом стояла совершенно нестерпимая жара. Воду привозили в бутылях, и как-то уж повелось, что бутыли эти открывали при помощи пряжки ремня. На работе ребята были в спецкостюмах химзащиты, после этого все открытые части протирались. Но когда позже ехали в машине, поднявшаяся пыль забивалась, в том числе, и под пряжку. Потом, когда такой пряжкой открывали бутыли с водой, радиоактивные частицы попадали в воду. Так что пришлось приложить определённые усилия, чтобы полностью изжить эту опасную привычку.

Я регулярно проводил медосмотры и замеры, с положенной периодичностью кормил всех огромными таблетками йодистого калия, обрабатывал раны, вскрывал абсцессы, капал в воспалённые глаза. Следил, чтобы мои ребята впитали в себя как можно меньше разлитой вокруг невидимой смерти. Печальнее всего было осознавать, насколько мало от меня зависело всё остальное».

Клиника

Наиболее тяжёлые больные из числа пострадавших в аварии лечились в московской больнице № 6 – клинике Института биофизики, занимающейся проблемами радиационной медицины. Эта клиника была первым научным медицинским учреждением в СССР, образованным в 1951 году для медицинского обслуживания работников атомной промышленности и пострадавших в результате радиационных аварий.

Вот что рассказывала о чернобыльских событиях профессор Ангелина Гуськова, врач-радиолог клинической больницы ИБФ: «Мне позвонили из медсанчасти. Говорят, на станции пожар, слышны какие-то взрывы. Вдруг связь забивается, слышно плохо. Это было через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала о случившемся. Сразу же позвонила дежурному Третьего Главного управления Минздрава, сказала, что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину.

Вскоре я уже была в управлении. Оттуда связь лучше. Получила сведения о пострадавших. Рвота, краснота на теле, слабость, у одного пациента понос, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытались убедить, что горит пластик и люди отравляются ядовитыми газами. Из новых сообщений узнала, что в медсанчасти число пострадавших увеличивается: уже сто двадцать человек. Я им говорю: ясно, что это не химия, а лучевое поражение, будем принимать всех… Еду в клинику. Вызываю аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. К их возвращению клиника должна быть готова к приему больных. В пять утра бригада была у меня вся в сборе, а ждать пришлось несколько часов! «Наверху» сомневались в необходимости вылета бригады в Припять! Самолет дали только в два часа дня, хотя врачи могли быть в Чернобыле на восемь часов раньше.

На месте стало ясно, что мы имеем дело с радиационной аварией. Сначала в Москву отправили самых тяжёлых. В клинику больные начали поступать через сутки – на следующее утро. К этому времени больница была уже в основном освобождена. Как и предусматривалось для таких случаев, назначили начальников отделений – наших сотрудников. Клиника полностью перешла на новый режим работы.