Вызовите посла

А смущало, наверное, то, что после Конго должны были быть у французов попытки выйти на Петрова. Должны. Ну или сам Петров мог попытаться восстановить контакт. Ведь выпивал, девиц обхаживал — значит, деньги пригодились бы. Или так робел? Но в Москве-то не побоялся стать инициативником — там ведь КГБ имело и вовсе неограниченные возможности, риск увеличивался многократно.

— Илья Николаевич, а вот французов вы поблизости от него не заметили? Может, на посольских мероприятиях? — все же уточнил Олег, понимая, что Лавренев сам бы сказал об этом, если бы такой факт имел место.

— А что, есть такая информация? — спросил Руденко, переглянувшись с Лавреневым.

— Предположения, — ушел от ответа Ермилов, понимая, что съездил впустую.

— Дед, а девица эта?.. — Руденко пощелкал пальцами, вспоминая. — Трайкова. Она жива?

— Чего ей сделается? — Лавренев хмыкнул. — Решил пойти по стопам Петрова? Но она уже не первой свежести. Ей около пятидесяти.

— Не похабничай, дед, — урезонил его Алексей. — Раздобудь нам ее адресок, если Богна в Софии….

— Она не захочет встречаться с представителями спецслужб, — покачал головой Лавренев.

— Так-так, — нахмурился Руденко, сдерживая улыбку. — Так ты ее уже прощупывал?

— Тьфу на тебя! Ты еще ляпни такое при Нине Михайловне. Вот приедешь к нам с Диной и Мишкой, я супруге твоей скажу, какой ты пустобрех, — Лавренев опустил голову, улыбаясь. — Раздобыл я телефон Богны. Попробовал с ней созвониться. Едва она поняла, что я русский, тут же бросила трубку.

— Почему такая реакция? — удивился Олег. — Здесь к русским плохо относятся?

— Нет. Не в этом дело. Та история, насколько нам известно, тоже не прошла для нее бесследно. Ее положение, родственные связи послужили ей охранной грамотой. За их с Петровым связью пристально наблюдали не только мы, но и местные кагэбэшники, и цэрэушники.

— А как же тесная связь нашего Комитета с их органами госбезопасности? — Ермилов не знал местных тонкостей, да они его особо и не интересовали.

Его больше занимало, с чем он прибудет в Москву, и перспективы не казались радужными. У него порой случалось такое на следствии, когда начинал буксовать. Нет свидетелей, нет улик. Есть только подозреваемый и уверенность в его виновности, которую к делу не пришьешь. А в данной ситуации подозреваемый уже сидит, но не за то и не там, и экстрадировать его не станут, даже если Россия потребует. Да и не потребует — он отбыл срок за предательство у нас. И по большому счету, уже неважно, скольким он продался. Теперь уже не так важно. Американцы пусть суетятся, ведь они были потребителями проданной Петровым информации. И не только они, как выясняется.

— Они опасались нас, мы их. Поэтому связи с нашими дипломатами, специалистами не порицались, но и не приветствовались.

— Эту Богну могли заподозрить в работе на советский КГБ, — пояснил Руденко. — А теперь все еще строже в их НСБ[20]. Верстают себя на западный манер. В прошлом году имена агентов и информаторов их советского болгарского Комитета выложили в интернет вместе с адресами и нынешними местами работы. Ату их! Это почти то же, что происходило у нас в начале девяностых, когда сдавали всех и вся с подачи американцев, когда их советники в Москве гужевались.

— А местная НСБ порой просто крышует болгарских коммерсантов. В позапрошлом году выслали четырех российских предпринимателей, чтобы расчистить поле для своих. Речь о металлургии. Короче, беспредел. А родственники коммунистических бонз… — Лавренев помял шею. — Некоторые и сейчас процветают, а некоторых затерли, за ними присматривают. Жизни у них спокойной нет. Пути на посты в правительство, на хлебные места их детям и внукам негласно закрыты.

— Ответ на вопрос «кто виноват?» мы, в целом, поняли, — Руденко нетерпеливо барабанил пальцами по подоконнику. — Теперь второе: «что делать?» Илья, тебе не кажется, что ее реакция, по меньшей мере, странная, несмотря на все вышеупомянутое? Все-таки она не имела отношения к спецслужбам советской Болгарии, на которые сейчас нацелены основные гонения. Немолодая женщина. Что-то или кто-то ее уже напугал или предупредил не общаться с русскими ни под каким видом.

— Это первое, о чем я подумал, когда услышал гудки в трубке, — кивнул Лавренев. — А значит, ей есть что скрывать.

Ермилов посмотрел на одного, потом на другого. Как-то между делом, с шутками и прибаутками, с препирательствами, эти двое подобрались к некоему подобию решения проблемы Ермилова. Нашли свидетеля. Правда, неясно, свидетелем чего может быть эта Богна. Помнит ли она вообще Петрова?

— Илья Николаевич, а вы можете дословно пересказать, как вы ей представились и о чем спросили? Вы же говорили по-болгарски? Почему она решила, что вы русский?

— Поздоровался, сказал, что хотел бы переговорить с Богной. Она спросила, кто я такой. Я ответил, что она меня не знает, но должна помнить нашего общего знакомого, с которым ее многое связывало в 1979 году. Голос ее изменился, когда она спросила: «Вы русский?» Я не стал лукавить. И пришлось слушать гудки.